На половине дороги между селом и садом встретился Вольтановский. Он с ходу стал на тормоза так, что в машине все завизжало, и сделал рукой знак садиться.
— Где тебя носит? Ищем, ищем. Садись быстрей!
— Ехать?
— Перебрасывают в соседний колхоз. Сел?
— Да у меня, дядя Петя, бригада в саду осталась…
— Подумаешь! Нынче-то хоть кормили?
— Меня кормили, а их нет. Папа там уже, в новом колхозе?
— Надо быть, там. Громадную, понимаешь, задачу дали. Тут хоть колхоз на шоссе, а там, брат, из глубинок возить, по степи. Запорем резинку, ей-богу запорем!
— Эх, дядя Петя, я же с поста убежал!
Вольтановский только махнул рукой.
— Антон Антонович нам что говорил? — продолжал Сергей. — «Не срамите, говорит, себя». А я? Взял да и осрамил. Семенов узнает, в газете как шлепнет…
— Эх, свалился ты на мою голову!.. — Вольтановский затормозил перед пешеходом, устало шедшим по краю дороги. — Не в колхоз, случайно?
— В колхоз.
— Будь такой добрый, тут со мной начальник молодежный сидит, надо распоряжение насчет кормежки приезжих передать. Вот тебе, папаша, записочка. Передай, я тебя прошу, а то спасу нет. Заел меня!
Машина тронулась. Вольтановский скосил правый глаз на Сергея:
— Вылитая Зотова, ей-богу. Получится из тебя ходячая директива.
Сергей не обиделся. Он знал, что прав.
Верхушки сада, где работала Сережина бригада, пробежали за гранью холма и исчезли…
Странная пошла жизнь. В ее быстрых водоворотах мелькали с какой-то сказочной быстротой события и люди. Он даже не простился с Зиной, не отчитался перед Бабенчиковым. Пусть бы они приехали в город — лучше, конечно, без тети Нюси, — и он показал бы им море и тот парк, что недавно устроили, и улицу, где он, Сережа, живет.
Еще раз пробежали перед его глазами люди первых его степных дней и исчезли — может быть, на всю жизнь.
Степь задымилась сумерками, но розовый дым заката еще долго полз над землей. Потом, когда стемнело, взошли крупные, яркие звезды, и след бледно-розоватых облаков нехотя растаял в ночи.
Тетя Саша, вдова, с дочерью Олей, двенадцатилетней девочкой, у которых поселили водителей, разостлала под деревьями два рядна, набросала подушек, поставила возле ведро с медовым квасом и, предупредив, что рядом пасека, ушла в свою крохотную, из двух комнатенок, мазанку. Все — и отец, и Еремушкин, и Сергей, и Зотова — легли вповалку, как на пляже. Чудесный запах свежего сена веял над ними. Одно было неприятно — что рядом пасека. Впрочем, тетя Саша, которой Сергей высказал свои опасения, улыбаясь в темноте одними зубами, заверила, что ее пчелы смирные.
Наскоро поели и легли спать. Это была первая ночь, когда все водители собрались вместе, и каждому хотелось рассказать о своих впечатлениях.
— Я тебе очень много должен рассказать, папа, — прижавшись к отцу, сказал Сережа. — Я чего только не делал! Я даже бригадиром был, знаешь! Дали мне семь девчонок…
— Интересно, кто ж тебя, дьяволенка, в пруду выкупал, — забурчала засыпающая Зотова, которая, как всегда, все знала.
Прижавшись лицом к щеке отца, Сергей тихонечко засмеялся.
— Я тебе завтра одному расскажу, ладно, пап?
— Ладно, сынок. А я по тебе, знаешь, соскучился. Кого ни спрошу: «Где мой?» — «Да, говорят, где-то шастает, командует чем-то».
И уже закачало первою дремой и, как бы легонько приподняв, мягко и нежно забаюкало. Но тут он услышал голос тети Саши:
— Кто из вас старшой? Вставайте! Полевод просит.
Отец поднялся. Сон отогнало и от Сергея. Низенький, коренастый старик с густой и круглой, как баранья шапка, бородой виновато обратился к отцу:
— Емельянов? Вы уж извиняйте, за ради бога, что потревожил, да, знаете, какое дело: комбайн остановился. Решили было всю ночь сегодня убирать, а чего-то случилось, никак сами не разберутся. Не поможете, а? А то пока до МТС доберемся…
Отец разбудил Вольтановского. Сергей тоже вскочил и оделся.
— Я, папа, с тобой еще нигде не был, все без тебя да без тебя.
— Да ведь устанешь, смотри…
— С тобой, папа, я никогда не устану.
Полевод погладил Сережу по голове.
— А ничего, пускай едет, там у нас ребятишки дежурят — не заскучает.
Тачанка уже ждала. Двинулись в самую гущу ночной темноты, как в пропасть. Ночь посырела, замерла.
