— Не бреши, собака, за всех казаков! — перебил его дед Золотый. Он вскочил со скамьи и шагнул к Корниле. — Давно говорят, что ты продался московским боярам, а те — кумовья панам. Что хочешь пиши со своим письменным, а донские казаки и без Москвы пойдут воевать на ляхов.
— Старый кобель, в своей псарне свару заводишь! — крикнул войсковой писарь. — Царская немилость падет на весь Дон. Никто за то спасибо тебе не скажет!
— Молчи ты, чернильный пачкун! — зашипел на писаря Иван Переяславец.
Старики повскакали с мест, начав перебранку со старшиною, и не слышно стало внятного слова, пока Корнила в нетерпении не стукнул своим серебряным молотком по столу.
— Деды! Дед Золотый! Дед Переяславец! Добрые атаманы! Замолчь! — потребовал Корнила. — Пошто же вы распалились? Кто на Дону не вольный казак! Ино дело — Войско Донское, ино дело — всякий сам по себе!..
«Так вот же в чем Корнилина хитрость!» — обрадовался Разя. Он решил, что атаман хочет обелить себя перед царем и, сняв со своих плеч ответ за войну, развязать казачеству руки.
— Замолчь, братове! Послушаем кума Корнилу! — радостно воскликнул Тимофей.
Войсковой атаман дружелюбно взглянул на Разю. В глазах его снова было спокойствие.
— Войско Донское царскому величеству подлежит, и я, атаман, со всей старшиною ему подлежим и вершим по его указу. А кто хошь — на четыре ветра ступай, хоть с нечистым деритесь. Мы не Москва — казаков не держим! — сказал он.
— Зови большой круг, кум Корнило! За круг атаман царю не ответчик! — с какой-то мальчишеской ухваткой подал свой голос Разя.
Он был уверен, что Корнила этого только и ждет, чтобы откликнуться согласием на его слова.
Но Корнила сурово взглянул в его сторону.
— Не в Запорожье живешь, кум! — строго сказал он. — Не под латинской короной, не с польскими сеймами споришь! У нас не какой-нибудь «круль», а его величество государь Алексей Михайлович! Наша держава в единстве, и мы тоже русские люди и русской державе все подлежим. Не властен Дон сам собой затевать войну, — твердо добавил Корнила. — Так пошто же скликать большой круг?! Зря мутишь казаков!..
— А как же без круга? Мы сами сходку учнем! — крикнул Золотый.
— Что же, мы куренями, без круга, пойдем пособлять запорожцам?! — воскликнул озадаченный Разя.
— Как хочешь, кум, — отрезал Корнила. — А кто вздумает в войсковой набат колотить самочинством, тот государю ослушник; в цепи того да в Москву пошлем на расправу… Пиши, письменный, — внятно продиктовал Корнила: — «Войско Донское идти на ляхов войною не может и никому донским не велит, а какой казак собою пойдет, и в то и Войско его величеству не повинно». На том помиритесь, все атаманы, и тайному кругу конец.
Корнила вдруг повернулся в сторону запорожцев и ласково поклонился.
— А вас, дорогие гости, прошу хлеба-соли кушать в моем дому. За чаркой лучше прикинем, чем может Дон пособить Запорожью да как государю в письме писать о вашей войне с королем.
Разя побагровел он напряжения, силясь разгадать, в чем же на этот раз хитрость Корнилы. И вдруг жар стыда окатил его с головы до ног при мысли, что хитрости-то тут и нет никакой — Корнила сказал то, что думал.
Разя первым вскочил с места. Он позабыл старость, и давние раны, и соловецкое богомолье. Желчь закипела в нем. Он не мог простить себе доверчивости, которая была у него к атаману. Теперь только понял он, как далеко зашла близость Корнилы с Москвой: старинная казачья воля оказалась повязанной по рукам и ногам боярской веревкой.
— Тьфу ты, кум! Не кум, а собака поганый! — воскликнул он. — Охвостье боярское, чертов ты сын! — Разя плюнул Корниле под ноги. — Бога и совесть забыло старшинство донское… Я полк собираю. Гайда со мной, Боба! Едем со мной, запорожцы!
И Тимофей, не глядя на атамана, шагнул за порог. «Ах, старый дурак я, старый дурак! — бранил он себя. — Поверил такой изменной собаке!»
— Кликнем клич по Дону — все возметутся панов колотить! Едем ко мне во станицу! — как молодой, горячась, кричал Разя уже на крыльце.
Возбужденной, шумной толпой высыпали на площадь казаки.
— Степанка! Коня! — позвал Тимофей на всю площадь.
