— сохрани Бог!
Ты — царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум…
30 и т.д.
Я хочу сказать, что нет смысла писателю заниматься ажурными работами, потому что читателям они ничего ровно не дают, кроме кратковременного и очень неглубокого наслаждения (да и то — немногим). Между тем среди всей этой ажурной работы то здесь, то там мелькают фигуры, которые, несмотря на то что они очерчены всего несколькими штрихами, — так, мимоходом и между прочим, — приковывают к себе внимание, например, идеалист Соломон: жалкая, смешная, кургузая фигурка, возбуждающая вместе с тем глубокое сочувствие и интерес к себе, — какую, в самом деле, потрясающую душевную драму должен был он пережить для того, чтобы сжечь свои шесть тысяч (ой, вей — мир!!) вместо того, чтобы сделать на них какой-нибудь «гешефт» и, может быть, разбогатеть со временем, как Варламов, который тоже мог начать с шести тысяч и даже с шести копеек… Откуда в несчастном жидке, выросшем в темной среде, сознание своего человеческого достоинства настолько ясное и сильное, что он открыто презирает людей, которым все кругом поклоняются, как некогда израильские предки Соломона поклонялись золотым идолам, пока Моисей не принес с горы Синайской заповеди «не творить кумиров»… И так жадно хочется знать всю историю Соломона во всех подробностях… Но, увы! автор «Степи» не любит долго оставаться на одном и том же месте, — бричка готова, надо ехать дальше… И вот уже Соломон, со своим идеализмом и кургузым пиджаком, исчезают в облаке пыли, которая поднялась из-под брички… Прощай, Соломон!..
Так же быстро появляются в сознании читателя и другие более или менее типичные лица и бесследно исчезают… «Вперед, моя история!..»31 И куда Вы только спешите?.. Не подумайте, однако, Антон Павлович, что я хочу читать Вам наставления: я уверена — говорю это совершенно искренно — что Вы несравненно умнее и образованнее меня. Вы ведь помните — я хотела объяснить Вам источник, откуда вытекла моя грубость относительно Вас; кроме того, я Вам передаю мои читательские размышления и чувства. Я очень боюсь за Вас, Антон Павлович, — боюсь, что Ваш способ писать быстро и как бы мимоходом обратится у Вас в привычку. Боюсь, что Вы спешите печататься, — что это так, меня в этом убеждают «Огни». Но, кроме того, я боюсь, что мое письмо слишком длинно, поэтому кончаю его.
Если Вам не лень, напишите мне два слова о том, не навела ли на Вас «сия эпистолия» жестокой скуки?.. Отвечайте на вопрос прямо. Каков бы ни был ответ, я заранее признаю его законность, так как полагаю, что ни один человек в мире не имеет права наводить на другого человека скуку, да еще смертельную!!
Я бы хотела еще кое-что сказать Вам об «Огнях», «Припадке»32 и проч…
О. Галенковская (Ольга Георгиевна)
14.
Ф.А. Червинский — А.П. Чехову
1891 или 1892 г.
<…> Когда я вспомню, что такая чертовски умная вещь, как «Скучная история», и не вызвала ничего, кроме 2-3-х никому не нужных замечаний, а «Степь» — бледных похвал описательной стороне, как будто в «Степи» мало людей, — мне делается смешно, что я обижаюсь за себя <…>
15.
А.И. Эртель — А.П. Чехову
25 марта 1893 г.
<…> Я долго не знал, а потому и не ценил Вас как писателя. Первое прочитал — «Степь», но несоразмерное нагромождение описаний, — правда, в отдельности очень тонких, — меня утомило и не заинтересовало Вами <…>
16.
Х.Н. Абрикосов — И.А. Абрикосову
27 января 1903 г.
<…> Льву Николаевичу лучше, и сегодня он сидит в кресле и занимается. Вчера вечером его прикатили в кресле с колесами в залу, и он долго сидел с нами за чаем.
Между прочим назвал четыре вещи Чехова, которые он хвалит: «Детвора», «Тоска», «Степь» и «Душечка» <…>
Письмо читательницы к А.П. Чехову. Автограф. РГБ. Москва