- Все ты врешь! Убежал сюда, чтобы криков не слышать? Прячешься?
Следопыт побледнел и кивнул.
- А зачем тогда отцу рассказал, что пастухи его ограбить сговорились?
- Я не мог иначе, - надтреснутым голосом ответил Газарчи прямо смотря в черные глаза Сауле.
- Ты глупый, сказал бы, что ничего не понял и следы разобрать не можешь, и ничего бы не было. А?
- Я не вру никогда…
- Так уж и никогда? – с вызовом спросила Сауле, - А цветы мне, зачем принес?
- Ты мне нравишься…. Очень. Ты достойна этих цветов. Такая же белая и чистая внутри, а глупость, что творится вокруг, тебя коробит, и все думают, что ты злая и взбалмошная. А тебе тяжело в мире, где тебя не понимают.. , - тихо говорил Газарчи.
Сауле слушала следопыта, буквально впитывая каждое его слово, уголки губ её странно дрожали, а черные пронзительные глаза вдруг покрылись поволокой, словно она увидела нечто до сих пор невидимое.
- А ты не такой как все…, - произнесла она тоже тихо, с легкой, невесть откуда взявшейся хрипотцой. Следопыт знал, что так бывает от волнения, - Мне даже кажется совсем чужой, не наш. Из далекой-далекой земли…
Почти прошептала Сауле, и вдруг порывисто коснулась губ следопыта своими губами, и тут же отвернувшись, побежала прочь.
- Это тебе за то, что ты не такой! – крикнула она убегая.
Следопыт не видел её лица, но почему-то был уверен, что оно покрылось румянцем.
***
Под ясным, ослепительным небом с небольшими перистыми облаками, как лебедиными пушинками украшающими синеву бескрайних небес, от края и до края горизонта простиралась степь. Почти ровный стол с небольшими возвышенностями и овражками. В полуденный час, когда солнце опалило все своими лучами, раскалило каждый камешек, каждую песчинку в степи, поросшей низкой пожелтевшей травой, пучками ковыли да полыни, воздух дрожал маревом, поднимаясь вверх от горячей земли. Земли, по которой сновали мириады насекомых. Призрачными тучами вилась мошка, нестройным, но оглушительным оркестром исполняли свою симфонию кузнечики и саранча, которой лакомились быстрые серые ящерицы. Сурки, вечные дозорные степи возвышались столбиками, высматривая, нет ли где врага. А враг в серо-желтой шубе охотился за мышами и подрастающими зайчатами. Лиса буквально стелилась по земле, сливаясь с выжженной травой, подкрадывалась к зайцу, беззаботно обгладывающему кустик полыни. Ленивой трусцой пробегала стая волков. Они мало обращали внимания на мелочь, снующую по степи. Волки шли по следу прошедшей недавно сайги. И они одни из первых почувствовали, как дрогнула земля. Сначала выросло пыльное облако на горизонте, и оно росло, приближалось. И по мере приближения нарастал гул. Земля дрожала под сотнями копыт. И от этого облака все живое в степи разбегалось в разные стороны, старалось спрятаться, скрыться, понимая, что если не успеет, то будет втоптано, раздавлено, вбито копытами в землю. Но меж тем среди степных жителей паники не было, звери заблаговременно расходились в стороны, уступая дорогу. Кто убежал, кто упрыгал, кто попрятался в норы. Одни сурки ныряли в свои норы, лишь, когда от них до мчащегося табуна лошадей оставались считанные метры.
- Гэй! Гэй! – кричали пастухи и стегали кнутами, корректируя направление движение табуна. Пастухов было трое. Один скакал по центру и подгонял отстающих, а двое по краям табуна, справа и слева, не давая табуну рассыпаться и разбежаться по степи.
Взмокшие спины, злые, покрытые пылью лица. Платки, повязанные на головах, превратились в грязные тряпки. Табун гнали всю ночь и почти весь день. Самых маленьких жеребят пришлось бросить, чтобы не тормозили движение. Пастухи не давали отдыха ни себе, ни лошадям, ведь за ними могла быть погоня. И если догонят, им не жить, не видать своих семей, и денег, что им обещано за табун. Но уже скоро... Скоро. За ближайшей сопкой, их должны ждать.
И ожидание пастухов оправдалось. На встречу, табуну из-за сопки с криком выскочили десяток всадников.
- Токта! Токта! – закричал центральный погонщик, и стал останавливаться, успокаивая своего скакуна. Сбавили ход и боковые, разворачивая коней, чтобы соединится с тем, что был посередине. Встречные всадники перехватили управление табуном на себя. Поворачивая табун влево, закручивая на месте, чтобы разгоряченные лошади постепенно сбавили ход.
