- Не жалейте света! - сказала Юля.
Ната? Хм, а то! А что Аня? Я повернул голову в ее сторону: она, не мигая, смотрела на меня. Да-да, я помню тот наш недавний разговор: она спрашивала, не забыл ли я наш Париж. Я не забыл. Но Париж наш остался в том сказочном прошлом, а сегодня, сказал я, вот видишь... Сама понимаешь...
Аня и без лишних слов прекрасно все понимала: да, без Юли мы бы не сделали и шага вперед!
Тогда о Тине, признаюсь, я даже...
- Да уж...- говорит Лена.
- Ну, разве что... те голоса... Я их вскоре забыл... Пришлось пить транквилизаторы.
- Помогло?
- Ага, - говорю я и вдруг ни с того, ни с сего произношу:
«Манящих сосков неизбежное SOS!
Соскоб ощущений. Тщета неприличий.
И вот уже разум летит под откос.
Развенчан уклад. Рухнул остов обычный».
- Какие соски, какой соскоб? - спрашивает Лена.
Я и сам ошарашен: «неизбежное SOS»?! О, Матерь Божья!.. Спаси и сохрани!..
- Ты, правда, был у психиатра?
- А ты зачем? - накинулся я на Лену.
- Нет, - говорит Лена, ты-таки рухнул... Как тот остов.
Во как!
Да ладно...
И мы снова... Да!..
Мы, не сговариваясь, стали правительством нового мира, кабинетом министров новой страны. У каждого был свой портфель. Среди нас, правда, не было ни премьера, ни президента, все были лидерами и в то же время винтиками огромной машины, имя которой никто всуе не произносил, но его знали все - новый мир. Пи-ра-ми-да! Да, Пирамида. Никто и не претендовал на лидерство, но у каждого из нас была тайная надежда на свою значимость в этом грандиозном строительстве, и каждый был уверен, что доля его участия самая важная. Ей просто нет цены. И самый важный из принципов счастливой жизни - принцип Монтескье - был реализован у нас в самой полной мере. И, само собой, - принцип трансмутации! Золота теперь у нас было - как грязи! Алхимия, оказалось, - великая штука! (Интересно, а Тина знает законы алхимии?)
- ...Gustav Flober, - говорил Лёсик, - is the most intelligent fellow of his time. Have you ever read his letters? (Густав Флобер - самый умный человек своего времени. Вы когда-нибудь читали его письма? - Англ.).
Я не понимал при чём тут Флобер.
И теперь мы были уверены, что нам море по колено. С этой уверенностью и с такими надеждами мы чувствовали себя апостолами нового времени. Мы были и Матфеями, и Иоаннами, кто-то назначил себя Лукой, кто-то Марком. Здесь сидели и Павел, и Петр, обязательно был и Иуда, и в этом не было ничего предосудительного. Ведь если бы не было Иуд, мир был бы другим. Каким? Никто не знает. Жора как-то назвал Аню Марией. И мы нарекли ее Магдалиной. Не сговариваясь. Была ли это случайная ассоциация? Мы не раз подспудно пересыпали свои беседы библейскими фразами и аллегориями, не задумываясь, подсознательно. Иначе и быть не могло: что бы ты ни сказал, это уже сказано в Библии. Мы и не удивлялись никаким сравнениям. Кто-то был даже Иоанном Предтечей, а кто-то и Иоанном Богословом со своими печатями, звонами и трубами. Весь прогрессивный мир, все, кто обеспокоен судьбой будущего человечества и уже осознал роковые перспективы использования достижений генной инженерии для улучшения породы людей, восстали против клонирования человека. Это решение и у нас не вызывало сомнений. Мы прекрасно осознавали цену этой тайны. Все силы беспримерного контроля и дотошной секретности были брошены на стражу и защиту наших исследований. Все, нам казалось, было all right и lege artis. И мы начинали новую жизнь, так сказать, tabula rasa (с чистого листа, - лат.). Чтобы ни у кого не осталось и тени сомнения, мы, наконец, разработали стратегию нашего будущего. Оно нам показалось прекрасным.
- Вот поэтому-то, - сказал в заключение Лев, - мы и бьем эту бутылку шампанского о борт нашей Пирамиды... Счастливого пути и семь килей под футом...
- Семь футов под килем, - толкнула его в бок Тамара.
Лев посмотрел на нее с высоты своего роста и, подняв еще выше бокал, выкрикнул:
- Да!.. И сто тысяч футов!..
Возникшую тишину бережно нарушил Вит.
- Вы еще пожалеете, что не слышите меня, - едва слышно сказал он.
Никто не обратил на его слова никакого внимания.
