- Кстати, - сказал я, - уже готова и виртуальная модель Пирамиды, - и добавил, не меняя тона, - там и для тебя местечко нагрето!
- Какое?
Мне больно было смотреть на него. Он еще не верил в то, что вдруг оказался кому-то нужен. Нужен не для того, чтобы кого-то убрать точным выстрелом в лоб, не для того, чтобы мстить, убивать, ненавидеть, просить, даже не для того, чтобы протянуть руку помощи или подставить плечо, кого-нибудь напоить или поделиться последней лепешкой, нет, - а для чего-то другого, непостижимо-величественного! О таком он мечтал все последние годы! Неужели дождался?
- Какое же?!
Нетерпение подводило его. Еще бы! Терпение терпело фиаско. Когда мечта достижима, и, кажется, что ты уже хватаешь ее за роскошный павлиний хвост, хочется быть уверенным, что на этот-то раз, что сегодня, сейчас вот, она уже никуда от тебя не ускользнет, никуда не денется, твоя мечта.
- Ты должен делать то, что ты умеешь делать лучше других - месить и лепить. Из глины генов ваять основание...
И тут Юра не удержался. Он расхохотался бешеным истерическим смехом, я даже испугался. Он просто выпрыгнул из кресла, катапультировался, как из горящего самолета, несколько раз подпрыгнул, затем замер, поднял голову вверх, протянул руки к небу, словно пытаясь ухватиться за облака, и так стоял не меньше минуты, колосс Родосский, бог в джинсах... Затем он снова упал в кресло, снял очки и, как обиженный школьник, кулаком вытер слезы, катившиеся из глаз. Он не мог удержаться от слез, тер и тер кулаком свои красные щеки, тер и всхлипывал, икая, как ребенок, которому вернули любимую игрушку.
- Да-да, - почти шепотом сказал он, - ваять жизнь - это то, что мне надо.
Я не знал, что мне делать: утешать его или радоваться вместе с ним. Я знал точно одно: я попал в десятку: он теперь - мой. И дал вволю ему наплакаться. Потом мы шли по ночному Иерусалиму и молчали.
- Я до сих пор не верю, - произнес он, наконец, - но как тебе все это удалось провернуть? Знаешь, ты - гений...
- Знаю, - сказал я.
- Я бы до Пирамиды никогда не додумался!
- Пирамиду не я придумал, - сказал я, - мы ее все вместе придумали, ты, я, Аня и Стас, Ия и Юля, Архипов и Тамара, и...
- Да, и Славик, и Ксения и Наталья...
- И Жора, и Вит...
- Да, Жора - гений всяких придумок...
- Бог, - сказал я.
- Да, Жора тоже... Ты уже называл Юлию, кто это?
- Пирамиду, - сказал я, - придумал Сам Бог. В Его Книге все написано, там начертан и план нашей жизни. В ней все есть и маркетинг, и менеджмент, аудит и консалтинг, даже бонусы и дивиденды, абсолютно все, надо просто уметь читать... Пришло время прочитать ее заново и по-новому, и досталось это нам, понимаешь, не кому-то, а нам. На нас Он возложил это Его плодоносное иго, это бремя небесное, понимаешь, нам нельзя Его подводить.
- Ты строишь свою Пирамиду так уверенно и с таким вдохновенным смирением, как это может делать только глубоко верующий в правоту своего дела человек.
- А ты разве в нее не веришь?
Тут я вспомнил Аню, наш спор, и сказал то, что говорил ей:
- Сrede ut intelligas! Верь, чтобы понимать!
- Да-да... Чтобы понимать, - согласился Юра, - требуется вера.
Видимо, этот мой небесный спич, свято вырастал и ширился по ночным вымершим переулкам Иерусалима, и наводил на нас некий таинственный трепет, звуча как молитва, как клятва, которую мы давали на верность служения Небу. Это был наш катарсис.
- Так кто эта твоя Юлия? - снова спросил он.
- Муза, - сказал я, - наша муза... Чистый креатив! Кстати, и Тина...
- И она с вами?
- Ты знаешь Тину, - спросил я, - какую Тину?
Юра посмотрел на меня и ничего не сказал.
Вот так, рассуждая о Боге и Его исповедимых для нас путях, мы и добрели до гостиницы.
- Только бы не оказалось все это благими намерениями, которые приведут нас известно куда, - сказал Юра, - ведь самый главный бич человечества - невежество и неверие...
Но этой капельки пессимизма было не достаточно, чтобы затушить тот костер, который, я это видел, в нем уже разгорался.
- Знаешь, - он сделал еще одну попытку уйти, - мне кажется, у тебя ничего не получится.
- Чудак, - сказал я, - у тебя уже нет выбора!
