Мама явно обрадовалась:
– Вот и хорошо. Значит, мы договорились насчёт этой ерунды. Ну, дружок, не скучай тут. Вечером я постараюсь вернуться пораньше.
Ступеньки под её шагами заскрипели, а потом Билли услышала, как хлопнула дверь. Мама обманула её.
Из-за температуры или из‐за того, что она слишком много спала, но через какое‐то время Билли стало казаться, что одной дома очень даже неплохо. Солнце пришло и ушло, не слишком жаркое, и Билли оставила окно открытым. Сосед, кажется, стриг газонокосилкой траву, и этот звук нравился Билли. Когда папа был жив, он всегда заботился о том, чтобы у них была красивая лужайка.
«Это первое, что видят люди, когда смотрят на дом», – говаривал он.
Он всё подстригал траву, а мама с Билли поглядывали на него в окно кухни и смеялись. Как давно они так не смеялись…
Сразу после обеда в дверь постучали. Билли замерла в кровати. К ним редко кто‐то заглядывал. Она на цыпочках спустилась по лестнице и спросила «Кто там?», прежде чем отважилась отпереть дверь.
– Это я!
Конечно, это был Аладдин.
– Я болею, – сказала Билли, открыв дверь.
– Да знаю. Я подумал, что тебе скучно, вот и зашёл. Можно на минутку?
– Конечно. – Билли улыбнулась.
Они устроились на террасе. Аладдин качался в гамаке, Билли села подальше от него.
– Сколько вы ещё будете жить на лодке? – спросила она.
– Пока не начнётся школа, до следующей недели.
Они помолчали.
– Ничего не случилось в последние дни? – спросил Аладдин. – В смысле – в доме?
Билли покачала головой. Нет, всё было спокойно. А потом рассказала, что мама солгала ей.
– Она тебе не верит, – предположил Аладдин. – Поэтому и солгала.
– Знаю. Так что надо торопиться. Мы должны узнать о доме больше, пусть мама поймёт, что он опасен.
Она вспомнила, что рассказывал про Вильму Андромедссон тот учитель. Что Вильма слышала стук в окно, а ей никто не верил.
– Если всякие ужасы видят только дети, убедить маму ни за что не получится, – сказала Билли.
Аладдин не ответил – он смотрел на что‐то у неё за спиной.
– Смотри, – прошептал он.
Билли обернулась. Через прихожую можно было увидеть гостиную. Аладдин указывал на свисавшую с потолка лампу. Она мерно раскачивалась взад-вперёд, точно как Билли видела раньше. И хотя стоял день‐деньской, Билли испугалась так же, как тогда ночью. Солнце зашло за тучу, и Билли покрылась гусиной кожей.
Она больше не сомневалась. В доме водится призрак. И он не оставит их с мамой в покое, пока они не уедут.
Краска слой за слоем отходила от дома. Одна синяя чешуйка падала на землю за другой, и жёлтые пятна на стенах всё увеличивались.
– Ничего не понимаю, – сказала мама, когда они с Билли обходили дом, рассматривая пятна.
Билли выздоровела, а летние каникулы кончились. Она была рада, что снова начались занятия. Теперь надо было проводить в доме только вечер и ночь, и жить Билли стало повеселее. Хотя вечера и ночи бывали просто жуткими.
Мама позвонила Юсефу, не может ли он прийти осмотреть пятна. Билли думала, что дом стряхивает с себя краску, потому что не хочет, чтобы его перекрашивали. С краской выходило так же, как с жильцами: дом избавлялся от них.
Аладдин и его родители перебрались в дом. Аладдин пошёл в школу в Охусе, так что они с Билли виделись уже не так часто. Но каждый вечер перезванивались.
– Мы должны узнать о доме как можно больше, – твердил Аладдин. – Сейчас прекращать поиски нельзя, надо обязательно убедить твою маму, что в доме опасно.
Дом в Кристианстаде ещё не продали, и Билли надеялась, что они докопаются до тайны дома в Охусе прежде, чем кто‐нибудь купит их старый дом. Тогда им с мамой не останется ничего, кроме как переехать назад. Когда она сказала об этом Аладдину, он явно опечалился.
– Я буду приезжать к тебе в гости, – пообещала Билли. – Часто!
Но «приезжать» всё‐таки не то же самое, и Билли это понимала. Если она уедет из Охуса, то потеряет Аладдина, а если останется, то отдалится от своих прежних приятелей. И так уже Симона стала относиться к ней по‐другому.
– Может, приедешь как‐нибудь после школы в Охус? – спросила однажды Билли. – Мама разрешит тебе заночевать у нас.
