Стекло - страница 39

. Им, безлюбовным, нас не тронуть ничем. Ни пальцев, ни рук, ни ног, ни губ, нежных морд, жадных чресел. Да уж, вот именно что. Иногда рыбка подплывает и смотрит через стекло. Видит меня в кресле Артура и, небось, думает: вот тоже сидит у себя в аквариуме, уставилась на меня. Вернулась наверх, выключила свет, подошла к окну, постояла, посмотрела на улицу. Поздно уже, ни души. Я было отвернулась, но тут в глаза мне мелькнуло — большая крыса, что ли, на тротуаре, на той стороне улицы. Я опять повернулась, и как раз в ту секунду она подползла под припаркованный автомобиль, а я осталась у окна и стояла-смотрела, ждала, и вот на той стороне объявился тощий, голодный котенок, а ползает он так из-за сломанной задней лапки. Я постучала по стеклу, хотелось, чтоб он на меня глянул. Остался бы под автомобилем, так бы, наверно, у меня и засело в памяти, как однажды ночью я смотрела в окно, вниз на улицу, и увидела большущую крысу. Уходя к Поттс, я оставила включенное радио, а тут собралась выключать и вдруг меня стукнуло, что исполняют-то «Карнавал животных» Сен-Санса [13]. Ну так вот, я не ахти какая сексуальная. Не знаю, видно это со стороны или нет. В смысле, мог бы, например, кто-то, увидав нас с Лили вместе, сказать, что одна очень даже сексуальная, а другая не ахти? Разницу в возрасте я причем опускаю, каждый, естественно, понимает, что кто моложе, тот и сексуальней. Но, с другой стороны, та, которая старше, именно в силу того, что она старше и не такая очаровательная, как младшая, возможно, чувствует себя сексуально обделенной, возможно, даже страдает, и это тоже чувствуется со стороны. Какую чушь я несу, ну конечно все всё чувствуют и понимают. Даже когда я была молодая, они понимали, что я не такая сексуальная, как некоторые, с одного взгляда понимали, и сама я все понимала, потому как они на меня смотрели, или вообще не смотрели. Кларенсу, вполне допускаю, было с высокой горы плевать на все эти дела. Ему, возможно, было даже сподручней, что я не ахти какая сексуальная и не всегда на сторону гляжу, как некоторые женщины, да и чем они виноваты, если из них буквально прет сексуальность.

Чем-то пованивает в квартире у Поттс, такой острый, кислый запашок, я хочу сказать, как от сырой штукатурки, что ли, или же от грибов, хоть ни того ни другого, кажется, нет в наличии, ну разве что в ванной, что касается сырой штукатурки, но и в ванной в последнее время вряд ли, поскольку я забываю там поливать. Только вхожу в дверь, я замечаю запах. И он сильней, по-моему, день ото дня. Вообще-то, возможно, это запах дохлых улиток, или водорослей, ну, даже не представляю, что еще недавно завелось у Поттс. Обошла всю квартиру несколько раз, пыталась унюхать источник, но так и не смогла установить, откуда это идет. Побуду тут две-три минуты и принюхиваюсь к вони, больше не замечаю, вот в чем загвоздка, это как те волы во Франции, их вонь прямо сшибала с ног, когда мы вваливались после работы, а как спать ложиться, уже напрочь улетучивалась, или как гул компрессоров на крыше фабрики мороженого, мне напрягаться приходится, чтобы его услышать. Приходится напрягаться, чтоб обратить внимание, да, и тогда я слышу. И это относится, в общем, ко всем нашим чувствам. Я уверена, что не замечаю на девяносто процентов того, что меня окружает, причем девяносто процентов времени. Не замечаю и самого факта, что начисто перестала что бы то ни было замечать, разве что хорошенько призадумаюсь, вот как сейчас, например. «Эдна мало-помалу перестала замечать, что патина скуки и заурядности все покрыла вокруг» — так это можно бы сформулировать. То есть, я хочу сказать, отупение, скука, неспособность замечать есть не что иное, как натуральный продукт привычки, но все же побаиваюсь, а вдруг все дело в том, что мне надоело смотреть на белый свет. «Слишком долго она смотрела на белый свет, и он ей надоел». Потому, наверно, эти записочки, которые я поналепила на окна, так редко достигают намечаемого эффекта. Я же именно здесь их и клею, чтоб не забыть, чтоб видеть в любое время, стоит открыть глаза — повернула голову в сторону окна, а они тут как тут. Но уже через несколько дней я их больше не вижу — не воспринимаю в смысле. Вот, напрягла внимание, и теперь вижу, да: ОТПРАВИТЬ ПО ПОЧТЕ на окне слева, над — УБРАТЬ В ВАННОЙ. А тут красным карандашом СДАТЬ КНИГИ В БИБЛИОТЕКУ. Понятия не имею, сколько времени это тут провисело. И о каких книгах речь? Смысл абсолютно темен, поскольку я уже сто лет в библиотеке не была. Погасила свет, подошла к окну, постояла — чуть не каждый вечер стою. Поздно, совсем опустела улица. По тротуару напротив, светлому от огней фабрики мороженого, в сторону Пряжки прошла женщина, в капоте и шлепанцах, обеими руками обнимая до того набитый пластиковый пакет, что надо изо всех сил наклонять голову набок, чтоб разбирать дорогу. Вид сверху — вылитый муравей, урвавший кус не по чину. Мимо катил полицейский патруль, с ней поравнялся, притормозил, она даже головы не повернула, — ведь угрожающе притормозил, она, небось, почувствовала, да? — и рванул дальше. Она почти доплелась до угла, а тут подоспел автобус. Она подняла руку, но не на остановке стояла, и автобус дунул мимо. Из своего окна я видела озаренный салон, синее джинсовое плечо, руку, часть руля, ряды пустынных пластиковых сидений.