— Да к нему, почитай, вообще никто и не заходил. Бывал, правда, один хмырь, но редко, раза два в году, не чаще. Ну, какой хмырь, известно какой! Средний такой, рябоватый, вечно обвешанный фотоаппаратами. А как-то раз заявилась форменная кикимора — большая, толстая и чернявая. Но та вовнутрь не заходила, он с ней через цепочку говорил. Оставил на площадке ждать, вышел, и куда-то они пошли. Нет, кикимора больше не появлялась.
По словам наблюдательной соседки, убитый был журналистом и вечно собирал материал-информацию, над которым потом работал дома. Поиски необходимого материала занимали у него много времени, случалось, он целыми днями где-то пропадал. Но пьяным ни разу не возвращался! Даже если добирался до дому поздней ночью или под утро. Одно слово — порядочный человек.
На этом, собственно, и закончился первый разговор капитана Фрельковича с наблюдательной соседкой. Из всего сказанного ею самой ценной представлялась информация о неизвестной женщине, побывавшей в квартире соседа последней.
Тем временем два подпоручика с помощью сержанта полиции провели в квартире погибшего большую работу. Отложив на будущее подробный анализ множества машинописных страниц, газетных вырезок, газет и журналов в целом виде, а также официальных документов (оптимисты!), они первым делом занялись тщательным изучением двух, по их мнению, самых интересных предметов. Один из них был блокнотом, а может быть, записной книжкой, второй — женской сумкой из мягкой кожи, большой, не очень новой, с оторванным ремешком, на котором ее носили на плече, и испорченным замком-молнией.
Капитан Фрелькович накинулся на эту сумку, как оголодавший стервятник на падаль, ведь она, естественно, ассоциировалась у него с упомянутой выше лахудрой, стервой и чумой. Очень возможно, что именно она, бывшая любовница, и прикончила соседа свидетельницы.
— Документы? — с надеждой воскликнул капитан.
— Фига с маком! — невежливо ответил подпоручик Вербель, но начальство не обиделось — такая горечь и разочарование прозвучали в голосе подчиненного. А тот добавил:
— Разве в такой сумке может оказаться что-нибудь путное? Да вы сами взгляните, пан капитан, на ее содержимое, вон там мы все выложили. И перечень составили.
Обозрев кучу самых разнообразных предметов, вываленных на софу, капитан схватился за перечень. Из него следовало, что весьма поношенная пластмассовая косметичка, находящаяся в упомянутой дамской сумке, была битком набита предметами, из которых только пудреница не вызывала удивления. Остальные же ничего общего с косметикой не имели. Там находились: перочинный и консервный ножи, лекарства и перевязочный материал, филателистический пинцет, булавки и столько прочей дребедени, что содержимого только косметички хватило на то, чтобы завалить полсофы.
Капитан воздержался от комментариев и продолжил чтение перечня. Под пунктом 4 в нем фигурировал миниатюрный календарик на этот год всего с двумя записями. Под пунктом 15 — клочок бумаги с надписью «Змам 46 16». Далее следовал еще один клочок, на котором было в спешке накорябано: «Зося 15». Фигурировали в перечне и несколько пустых пластмассовых папок с надписями на иностранных языках, и ксерокопия весьма экзотического кулинарного рецепта, жетоны к игорным автоматам, скомканные куски бумажных салфеток и туалетной бумаги. От 17 до 21 пункта следовали: две банки пива марки «Окочим», бутылочка салицилового спирта, горсть гальки в целлофановом пакете, отдельно два довольно крупных булыжника, один черный, другой белый, и небольшой электрический фонарик на две батарейки — без батареек.
Дочитав до конца, капитан долго молчал, переваривая прочитанное, потом задумчиво произнес:
— Женщина, которая в своей сумке носит столько барахла, способна на все! Ведь она же явно ненормальная. Была тут в квартире одна, незадолго до Яжембского. Ее обязательно надо найти.
— Надо бы, но как? — пробурчал подпоручик Вербель.
— Есть же ее записи в календарике. Ну и клочки бумаги с двумя телефонами.
— Много ли выжмешь из «Зоей 15»? Всем известно, что пятнадцатого мая именины Зофьи. Вы на «Змам» надеетесь, пан капитан? Хотелось бы знать, что это такое — «Змам».
