Глава IV. НА ПУТИ К СТРАШНОМУ ЧЕЛОВЕКУ
С утренней оперативки у Бескудина они вышли вместе, Виктор и Глеб Устинов. Рядом с невысоким худощавым Виктором друг его выглядел куда ярче — могучие плечи, круглая, под бокс остриженная голова, румянец во всю щеку. Устинов ходил вразвалочку, словно играя разлитой по телу прямо-таки бычьей силой. На задержанных молодых хулиганов и начинающих преступников он наводил тихую панику, но и другие, поопытней, тоже предпочитали не дерзить и, как правило, рассказывали больше, чем собирались.
Виктор обычно вел допросы темпераментно, находчиво, втягивая допрашиваемого в спор, не «подлавливая», заражая своей искренностью и справедливостью суждений о житейских делах и трудностях. Устинов же подавлял своей медлительностью и исходившей от него неколебимой, напористой силой. Ему рассказывали все, мечтая, наконец, избавиться от этого изматывающего разговора, длившегося часами. Причем Устинов ни разу не повышал голоса, лишь невозмутимо, почти сонно гудел и скрипел, доводя до отчаяния допрашиваемого.
«Просто лед и пламя»,— усмехаясь, говорил о них Бескудин, любивший цитаты. Шуток в их адрес хватало, но Устинов и Панов мало обращали на них внимания и тянули свою «повозку» дружно, не переставая при этом спорить и поддевать друг друга.
В то утро, выходя после оперативки из кабинета Бескудина, на которой Виктор доложил о вчерашнем визите в институт, Устинов лениво спросил:
— Ну что? Может, хватит изучать условия, а заняться самой личностью? И хорошо бы не одной.
— Не волнуйся, займусь и личностью.
— Условия-то, кажется, нормальные, а вот личность — дрянь,— невозмутимо продолжал Устинов.— Теория твоя с практикой маленько разошлась.
— Личность формируется не в безвоздушном пространстве. Это ты брось.
— Зачем в безвоздушном? Каких-то поганцев он, конечно, встретил. И прилип. А почему? В семье вроде порядок. Институт тоже плохому не учил. Сам говоришь, ребята там отличные. Ну, что еще? — И уже совсем насмешливо закончил: — Остаются только пережитки прошлого в сознании.
Но Виктор на этот раз не был расположен к спору и, погруженный в свои мысли, рассеянно ответил:
— Разберемся.
Устинов удивленно поглядел на приятеля и все тем же насмешливым тоном спросил:
— Ты где, брат, сейчас витаешь? Может, в стране одалисок? Девушка та была, кажется, ничего, а?
Виктор еще вчера рассказал ему о встрече в троллейбусе.
Но и последняя насмешка не произвела ожидаемого впечатления. Виктор посмотрел на друга отсутствующим взглядом и сказал:
— Я вот думаю...— и вдруг, засмеявшись и поняв, наконец, шутку, оживленно воскликнул: — Я, дорогой, витаю не в стране одалисок, а совсем наоборот — в райкоме комсомола!
— Биографию свою вспоминаешь, дни золотые?
— Нет, зачем? Я вот на сегодня попросил туда этого Карцева вызвать. В милицию нельзя, под удар парня можно поставить. А вот в райком — другое дело. Но к тебе будет просьба...
В этот момент Виктор заметил в конце коридора внушительную фигуру в синем форменном кителе, разглядел широкое, красное от ветра лицо с пышными усами, ежик седеющих волос и узнал капитана Федченко. Тот был, видимо, чем-то озабочен, но, как только заметил Виктора, на хмуром лице его появилось равнодушно-спокойное выражение, что, однако, не очень вязалось с порывистостью, с какой он устремился навстречу Виктору.
— Здравия желаю,— сказал, подходя, Федченко.— Как твоя жизнь молодая?
По праву давнего знакомства он обращался к Виктору на «ты».
— Трудимся,— сдержанно ответил Виктор.
— Ну, а как с тем делом? Новое что появилось?
Федченко спросил это подчеркнуто равнодушным тоном, но в глазах появилась настороженность.
— Пока ничего особого,— ответил Виктор.— Завтра загляну, потолкуем.
Он выразительно посмотрел на часы. Но Федченко намек не смутил.
— Парня того удалось установить? — неторопливо закуривая, спросил он.
— Какого?
— Ну, который смазал этого Карцева по роже.
— A-а. Сегодня думаю установить.
— Неужто по приметам? —усмехаясь, поинтересовался Федченко.
