Он пытался убедить ее уехать, но все впустую, и попросил меня с нею поговорить. Я использовал свой дар убеждения, но она и слушать не стала.
«О своей болезни я все знаю, — ответила она, — но оставить отца не могу. Как вы считаете, он изменился с прошлого раза?»
Пришлось признать, что изменился. Долгие годы страданий все-таки сломили железную волю помещика, и даже человеку ненаблюдательному было видно — конец не за горами.
«Если его куда-то перевезти, это его убьет. А если уеду я, он умрет еще быстрей».
«Неужели вы считаете, что должны подвергать такой опасности собственную жизнь?»
«Я готова рискнуть».
Я знал, что она упряма и ее не переубедить, поэтому пошел прямо к отцу.
«Вам следует знать, что Кейт тяжело больна, — сказал я. — У нее чахотка, и на зиму ей необходимо уехать, иначе она умрет».
«С чего вы взяли?» — спросил он.
В голосе его не было удивления, и я задался вопросом: то ли он догадывался о болезни дочери, то ли ему было на это плевать, до того закоснел он в своем эгоизме. Я сослался на доктора Хобли.
«Двадцать лет назад он сказал, что мне не протянуть и года, — ответил мистер Добернун. — Он просто истеричная баба. Кейт здоровее вас».
«Если хотите, я привезу доктора из Ливерпуля».
«Врачи всегда поддерживают друг друга. Незнакомый доктор только напугает Кейт».
Я понял — он не даст убедить себя в том, что дочь нуждается во врачебной помощи, и взял более резкий тон.
«Мистер Добернун, — сказал я, — если дочь умрет, ее смерть будет на вашей совести».
Его усталое, исхудавшее лицо вдруг ожесточилось — такого взгляда я что-то не помнил, — и в его глазах я прочел железную твердость.
«Мне осталось всего полгода. Умру — пусть делает, что хочет. "После нас хоть потоп"».
Жестокий эгоизм калеки лишил меня дара речи. Несчастная женщина принесла ему в жертву молодость, надежду стать женой и матерью, теперь же он покушался на ее жизнь. И она была готова отдать эту жизнь.
Мистер Добернун прожил на четыре месяца дольше, чем предсказал, — телеграмму о его смерти я получил осенью. Ее прислал доктор Хобли и попросил меня безотлагательно приехать в Уэстморленд.
Я приехал, и больше всего меня поразила перемена в мисс Добернун. За последние месяцы ей здорово досталось, и страшный недуг просто бросался в глаза. Она исхудала, осунулась, в волосах появилось много седины, она беспрерывно кашляла. С прошлой нашей встречи она постарела лет на десять, ей было не более сорока, но выглядела она почти старухой.
«Мисс Добернун ужасно изменилась, — поделился я с доктором. — Что скажете?»
«Она умирает, мистер Эддишо, — ответил он. — Год — вот все, что ей осталось».
«К счастью, теперь она может уехать».
«Да, но это ее уже не спасет. Слишком поздно».
После похорон отца мисс Добернун подошла ко мне и сказала, что хочет поговорить о делах.
«Бог с ними, с делами, — отозвался я. — Дела я улажу сам. Вам обязательно надо уехать в Италию до зимы».
«Так я и собираюсь, — ответила она. — Я вам должна кое о чем сказать. — Она помедлила, чуть потупилась, на бледных щеках выступил легкий румянец. — О том, что выхожу замуж, причем немедленно».
«Что? — воскликнул я. — Какое замужество? Вы больны так, что дальше некуда».
«Думаю, полгода у меня осталось. Я хочу быть счастливой. Именно потому, что я больна, я не могу ждать. Мы поженимся в Лондоне через неделю».
Минуту я хранил молчание, не зная, что сказать. Потом спросил, с кем она обручена.
«С мистером Ральфом Мейсоном, — последовал быстрый ответ. — В ваш прошлый приезд вы с ним встречались. Мы любим друг друга вот уже два года».
Это имя мне ничего не сказало, и я поинтересовался, чуть резковато, когда мне представится возможность возобновить знакомство с этим джентльменом.
«Вот он идет нам навстречу», — сказала она, и ее лицо засияло счастливой улыбкой.
Я увидел, что по садовой дорожке к нам идет высокий молодой человек в сюртуке, цилиндре и кожаных туфлях. Я тут же узнал его.
«Это помощник агента по продаже недвижимости?» «Да».
Он был действительно очень красив, с роскошными усами, эдакий франтоватый приказчик, который тужится выглядеть джентльменом. Он был лет на пятнадцать моложе мисс Добернун, что само по себе не могло не удивлять. Но еще больше поражало другое: как ее гордыня — вы знаете, как с ней носятся люди именно этого круга, — позволила ей даже подумать о браке с таким типом. Познакомившись с ним поближе, я, к своему ужасу, понял: за душой у него действительно ничего нет. Обычный заурядный провинциал-торгаш, способный предложить в качестве рекомендации только вульгарную смазливую внешность. Сравнивая эту наглую молодость с застарелой и болезненной слабостью мисс Добернун, я мог сделать только один вывод: передо мной авантюрист самого низкого пошиба. В первую минуту я промолчал, но позже, оставшись с ней наедине, решил поговорить откровенно.
