Неизвестный автор
Дума на смерть П<ушкин>а
Великий Рим! ты в скорби час
Постиг, что́ Гения утрата,
Ты слезы лил, когда погас
Твой лебедь сладостный Торквато.
Ты б и теперь, великий, дал
Народу грустному десницу
И нашей скорби колесницу
Ты б с нами вместе провожал!
Главу ты гордую склонял
Пред тем, кто истинно был славен;
Везде талант ты ободрял
И мнил, что гений всюду равен.
Так, благородный гражданин!
Тебе совместны эти чувства,
И чтит душою славянин
Тебя, как колыбель искусства.
Но вы, упадшие душой,
Челом поникшие — разврату!
Вас веселит преступный бой,
Вы нашей тешитесь слезой;
Вы рукоплещете собрату —
Преступнику, кто сокрушил
Своей рукою дерзновенной
Кумир, для русского священный,
И Русь в унынье погрузил.
Убийца Гения, он мнил,
Что, стоя смерти на пороге,
Он не убийство совершил,
Коль жизнь его была в залоге.
Враждою сильной
[295] пламенея,
Преступник
[296] жертвовал собой
И в дикой ярости злодея
Он равным зрел — неравный бой!
Отринутый презреньем света
[297],
Пришлец бесславный, всем чужой
[298],
Он поднял руку на поэта
И, став при двери гробовой,
Свершил удар, — но рок ужасный
Ему отсрочил казни час,
Он жив — а лебедь наш прекрасный
В начале дней своих — погас!
Погас! и смолкли дивны звуки;
Не взвеселит он больше нас,
В нем заглушили песни муки,
И страшен был последний час!
«Как пальма, смятая грозою»,
Сокрыв страданье от людей,
Он лишь к друзьям взывал с мольбою
Слова последние: «скорей!».
Так, наше солнце закатилось!
Так, луч поэзии погас!
Того уж нет, кем
Русь гордилась,
Кто дивный светоч был для нас!
Чья песнь, как проповедь святая,
Пленяла русские сердца, —
Тем жизнь окончена земная;
Он в лоне мира и Творца.
Ликует смерть, похитив славу,
Убийца в ужасе стоит!
Объяла горесть всю державу —
И песнь надгробная звучит!
Могила свежая разрыта;
Земля, гордясь, готовит сень,
И, белым саваном покрыта,
Нисходит к ней святая тень.
Свершилось все: певец угас!
Он спит под сенью благодатной!
Да будет Меккою для нас
Святой Горы песок отрадный!!
[299]Да будет тих величья сон, —
Как в час явления денницы
Заря осветит небосклон, —
Так светит луч его гробницы.
Туда зовет родная тень!
Туда душа моя несется!
И, мнится, там светлее день,
И сердце славою упьется!
Туда, туда!.. но не дерзнет
Стопа убийцы вслед за мною
Переступить святых ворот
И прах его омыть слезою!
Злодейству места с славой нет!!
Тобой там воздух заразится;
И под пятой завянет цвет,
И кровь святая задымится!!
Твой жребий — Каина удел!
Бежать тех мест, где злодеяньем
Ты положил себе предел
И осудил себя изгнаньем!
Беги, злодей! Терзай себя!
Здесь не взведут тебя на плаху!
Земля чуждается тебя —
И твоего не примет праха!
Да будет казнь тебе одно:
Багрить над грешным изголовьем
Твое кровавое пятно,
И всех проклятие — надгробьем!
1837 года февраля 7.
С. Петербург.
Врагам того, что русским мило…
Враги того, что русским мило!
Разгульный пир теперь у вас.
Вы мните: вот того могила,
Кто восставал грозой на нас,
Чей стих, как хартия завета,
Напомнил вечный наш позор;
Кто пел величье полусвета,
Тот, наконец, закрыл свой взор!
Пируй, мятежная семья!
Пей чашу дикого веселья!
Ликуй на грани бытия!..
Но жди кровавого похмелья:
Терпенью близится конец,
Блестит меч грозной Немезиды,
И скоро кровью мы обиды
Омоем в ярости сердец!
Тогда Его святая тень
Под небом Ф<ранции> явится,
Вас озарит кровавый день,
И месть ужасная свершится;
Полки славян вам пир дадут,
Родною тенью в бой ведомы,
Как вихрь, размечут ваши домы
И имя Ф<ранции> сотрут!
Тогда не мните договором
Отсрочить свой последний час!
Нет! договор мы чтем позором,
И нет пощады уж для вас!
Пощады злобе не даруем;
Мы будем мстить вам до конца
И пеплом градов отпируем
Мы тризну падшего Певца!..
1837. Апрель 15.
С. Петер<бург>.
P. S.
