Тогда сами собою разлетелись бы вдребезги все брони, все нарезные и ненарезные пушки Армстронгов и Эриксонов. Войска сделались бы бесполезны: их распустили бы восвояси. Порох шел бы только на начинку шутих; пушки переливались бы на котлы и кастрюли, мечи обратились бы в плуги и заступы; солдаты превратились бы в отцов семейств и в работников; подати уменьшились бы не наполовину, а на три четверти; государственный долг погасал бы без всяких потрясений; школы набились бы битком, а кабаки опустели бы, и тогда по всей земле гуляй да и только! Поищите, друзья мои, средства управляться с воздушным шаром: в этом средстве благоденствие рода человеческого.
И сдается нам, что не канет в вечность XIX век, не указав на это средство, и тогда на белом свете начнется такой переворот, перед которым все перевороты, пережитые дедами и отцами нашими, покажутся песчинкой пред громадным утесом. И не думайте, что при этом перевороте польется кровь, заревут пушки; нет, дети наши кинут под стол всю нашу философию и станут говорить о нас, как мы теперь говорим об антропофагах. То-то будет хорошее время! Идите своим путем, поборники Эриксона и Армстронга! Мы не пойдем за вами, а придержимся стези правды и разумной свободы.
<УСТНОСТЬ И ГЛАСНОСТЬ>
С.-Петербург, пятница, 6 июля 1862 г
Замечательный по своему беспристрастию в оглашении слабых сторон нашего негласного суда “Журнал Министерства юстиции” заявляет в июньской своей книжке следующий, к несчастию, вероятно, не единственный и не исключительный случай, весьма характеристически доказывающий, что таинственность решений, придирчивость и обрядность устарелых форм и пристрастность как результат злоупотребления личным влиянием и наклонности играть смыслом слов закона в ту или другую сторону, глядя по ветру, сыздавна уже возбудили вполне основательное недоверие в правдивость наших судей. В этом сознается и сама почтенная редакция названного нами официального органа, и вот факт, только с одной стороны выказывающий в особом блеске талантливость наших чиновных судей в изыскании способов к тому, что на тривиальном языке известной породы людей называется “выжать сок” или “сделать срывку”!
В одном недалеком от столицы уездном суде, в июне 1853 года, производилось у купца с помещиком дело о взаимных между ними личных обидах. Купец этот проживал в имении своего соперника и держал у него на аренде дегтярный завод. Суд счел необходимым вызвать купца в свое присутствие и сделать ему священническое увещание. Купец явился, но суд потребовал удостоверения в его личности. Купец представил свой паспорт за 1851 год и приложил контракт на арендование завода. Казалось бы, что требование исполнено? Но уездный суд решил, что так как у купца нет “узаконенного вида”, то заключить его в острог. Стряпчий не успел еще пропустить этого определения, а суд уже поспешил привесть его в исполнение. Чрез несколько дней сын несчастного представил отцовский паспорт за 1853 год и просил освободить отца из острога. Но уездный суд нашел, что купец все-таки должен судиться за “бесписменность”, а потому и представил на разрешение тв—ского губернского правления вопрос о том: следует ли арестанта, купца такого-то, впредь до решения дела освобождать из острога? Пока пришел благоприятный для притесненного купца ответ, несчастный шестьдесят пять суток просидел в остроге ни за что, ни про что, а судьям все это, верно, прошло почти задаром!
Что действия уездного суда явно противозаконны, насильственны и носят на себе характер сословной раздражительности — это понятно каждому. Сам “Журнал Министерства юстиции” их не одобряет, и вот его суждения: суду вовсе не было надобности и никакого основания требовать от купца удостоверения в его личности; но, раз его потребовав, ему следовало удовольствоваться представленными документами. Если б даже у купца и действительно не было письменного вида, то и тогда он не мог подлежать заключению в острог, потому что по закону (ст. 1221, ч. 1, т. XV) за неимение письменного вида виновный подвергается лишь денежному взысканию. Сверх того, купцы и мещане подлежат (по ст<атье> 10 и 11, ч. 2, т. XV) ведомству городовых магистратов и ратуш, а не уездных судов. Да наконец, спрашивает почтенный орган министерства юстиции, какое основание имел уездный суд удерживать купца в остроге после представления его паспорта сыном?
