- А я твою Вешку давеча накормил, кошку, стало быть,- сообщил сосед, имея в виду Борисову Векшу.- Она ко мне по балкону перебралась. Мяукала, голодная. У-у, злыдень! - шутливо ткнул он кулаком в митрохинский живот.-Не кормишь! Так она ж хомяка твоего сожрет, а потом тебя самого.
- Ну спасибо вам, Митрофан Прокопыч, ну спасибо! - поблагодарил старика Митрохин, отпирая дверь.Прошу!
- Попозже разве,-пожевал губами сосед.-А и ты, Боря, заходи, когда вздумаешь.
- Спасибо, спасибо.
- Не на чем.
Митрохин вошел в свою однокомнатную холостяцкую квартиру, купленную три года назад старшей сестрой единственной его родней на белом свете, зажег свет, включил телевизор и пошел на кухню, готовить еду себе и кошке. Векша уже вилась у его ног со своим извечным: "Дай! Дай!", иногда переезжавшим на совсем уже душераздирающее: "Дав-а-а-ан!!" Борис дал ей колбасы. Отстала, слава богу.
Борис вернулся в комнату, поглядел, как на обеззвученном экране широко разевает рот певица, словно бы норовя откусить от всунутого в рот микрофона. Митрохин дал звук: "...па-рус мой, парус: бе-е-лая птица..." Нет уж, пусть лучше Векша мяучит. Он выключил телевизор, вытянулся на диване, заложив руки за голову.
Весь сегодняшний день вспомнился ему, весь день во всех подробностях. И Татьяна Антоновна с ее лорнетом, с ее Диккенсом (странно, что только теперь он ее вспомнил), Сонечкина могила, Калуга... И этот вариант "Эрмитажа" - блестящее конструкторское решение, и бог Инти с его сдвинутыми жезлами, и радостно-ошарашенное, а потом такое печальное лицо Пласкеева. И соревнования на "Комете", Валера, Дима Сергеев, Гривосвятов-чемпион, и эта драка в саду, и Ирина...
"Что ж это? - думал Митрохин.- Что? Почему мне так невозможно, необъяснимо все удавалось сегодня? Что это - случайное везение? Непрерывная цепь случайного везения?.." Он вспомнил первое, искреннее изумление Бочко-Задонского, когда положил ему на стол тот самый четвертый вариант. Ну ясно же - он просто не ожидал от Митрохина такого. И никто небось не ожидал. Это мог сделать только Серега Пересветов, только он один из всей их группы. А Серега заболел как раз... Митрохин вспомнил затем непроизвольно сорвавшуюся фразу Николая Павловича на выставке: "Как вы, неспециалист..." - и так далее. И - презрение ученого к самому себе. Он, Митрохин, опять ухватил, чужое. Чужое, чужое! А эти прыжки, черт бы их побрал? Эта прыть, чемпионство это в кедах?.. Любимец публики... И второе место у поскучневшего, хмурого перворазрядника Сергеева, Сергеева, который до сих пор ходит на тренировки. Чужое, и тут чужое! А Стебликова? Наверняка ведь у нее кто-то был, есть кто-то, у такой красивой, веселой? Ведь любила она наверняка кого-то до сегодняшнего вечера. Ведь не его же, Митрохина, в самом-то деле. Опять - чужое? Он сказал ей: "Привет папе...", а она? Что она хотела сказать перед этим: "До завтра"? "А что будет завтра, Боб? Что будет завтра, конструктор-самородок, инковед-самородок, чемпион-самородок, что? Ох и выпил бы я сейчас, ох и выпил бы! И - никого..." Митрохин скрипнул зубами, замотал головой.
В дверь деликатно позвонили.
Он встал, постоял, охватил лицо ладонью, потом отомкнул дверь и увидел соседа.
-Отдыхаешь?-спросил Прокопыч.-Не помешал?
-Какое там помешал!-обрадовался Борис.-Входите, пожалуйста.
- А я вот с "дружком",- подмигнул Митрохину сосед,- за шкирку его приволок.-И он протянул Борису банку кофе.- Растворимый,- гордо сообщил Митрофан, - как ты непьющий...
- Можно и с дружком,- сказал Митрохин,- это даже хорошо, что с дружком. Мне бы сегодня и покрепче "дружок" подошел. Вы проходите в комнату, Митрофан Прокопыч, располагайтесь, я сейчас на кухне все приготовлю и сюда приду.
- А чего ж в комнате огород городить? Аида на кухню,- предложил сосед.
- Аида,- согласился Митрохин.
- По-холостяцки, по-соседски,- наклонившись, чтоб пощекотать Векшу, прокряхтел старик.- Ах ты, шельма ты этакая, Вешка ты полосатая! А я, брат, к кофею этому не привык, не развезло бы, хе-хе-хе...
...Потом они сидели на кухне, попивая кофеек, и соседа, удивительное дело, действительно явно развезло от непривычного напитка. И сосед душевно жаловался Митрохину на одиночество: всех, мол, своих растерял в войну, и сам контуженный и раненный-перераненный, и вот заносит его за счет контузии временами; такие закидоны бывают, что и сам потом не рад. И ни в каких таких суровых заведениях он отродясь не работал, а на пенсию ушел из вахтеров Института геологии, знаешь,- на Мойке?
