— И не думаю. С чего ты это взял?
В глубине души Виндгам чувствовал, что он неправ, и в другое время не постыдился бы сознаться в этом. Но в настоящую минуту он был огорчен и раздосадован и потому повторил упрямо:
— Я знаю, что сердитесь, и знаю, за что: за то, что я дружен с Сильком, Ну и что же, что дружен? Сильк, по крайней мере, добр ко мне, гораздо добрее вас.
Бедный Риддель! Так вот результат его усилий привязать к себе мальчика! Последние слова Виндгама поразили его. Он был почти готов нарушить школьные правила, исполнив просьбу мальчика, так ему было больно, что тот на него сердится.
— Как тебе не стыдно, Виндгам!.. — обратился он к нему чуть не умоляющим тоном.
Но Виндгам ушел, не дослушав того, что ему хотел сказать Риддель.
После этого старшина провел несколько очень грустных часов. Этому много способствовало то, что его подчиненные перестали его беспокоить. Вильбайцы продолжали вести себя, как ангелы: утренние уроки отличались беспримерной тишиной и порядком; с просьбами об отпусках никто не являлся; обед прошел так спокойно, как до тех пор не проходил ни разу. Перед обедом, проходя по двору, Риддель встретил Виндгама под руку с Сильком; они болтали и смеялись и даже не взглянули на него. Тотчас после обеда Риддель ушел в свою комнату и, чтобы не думать о своих огорчениях, уткнулся в книгу. До переклички оставалось с час времени, но не прошло и получаса, как Риддель захлопнул книгу, пораженный необыкновенным явлением. Что значило это гробовое молчание? С тех пор как он учился в школе, он не запомнит такой тишины в этот час дня. Из соседних комнат ни звука. Выглянув во двор, Риддель увидел, что он совершенно пуст, точно в разгар летних каникул. Что все это значит? И вдруг догадка озарила его: Вильбай взбунтовался, открыто восстал против своего старшины. Вся школа ушла в Шельпорт.
Риддель выскочил в коридор: отделение представляло безлюдную пустыню. Он спустился во двор: там только один воспитанник, Джилькс, ходил, держась за щеку, которая была подвязана платком; он, видимо, обезумел от зубной боли и не мог, а может быть, и не хотел отвечать на расспросы Ридделя. Заглянув в отделение Паррета, а потом в отделение директора, Риддель убедился, что и там пусто. Тогда он вернулся в свою комнату и стал ждать переклички. Состояние его духа было незавидное: он чувствовал себя оскорбленным. Еще так недавно надеялся он, что усилия его увенчаются наконец успехом, что школа начинает признавать его власть, и вдруг такой удар! Риддель был убежден, что все это было сделано ему назло, что вильбайцы убежали в Шельпорт нарочно, чтобы доказать ему, что они его в грош но ставят. В этом он ошибался: нарушая своим бегством школьные правила, школьники меньше всего думали о старшине; просто-напросто соблазн побывать на выборах был так велик, что они не могли устоять против него.
Прозвонил колокол к перекличке, и Риддель сошел в рекреационный зал. Не более двадцати человек, в числе которых были Блумфильд, Портер, Ферберн, Котс, Вибберлей, неизменно поступавший так, как поступал Блумфильд, отозвались на свои имена, по поводу чего было, конечно, немало смеху. Блумфильд, также смотревший на самовольное бегство вильбайцев, как на пренебрежение его властью, был оскорблен не меньше Ридделя, и в этот день большой школьный зал был свидетелем необычайного зрелища — дружеской беседы между двумя старшинами-соперниками.
— Будет завтра история! Падди страшно рассердится, — сказал Блумфильд.
— Да. Придется сообщить ему имена убежавших, — заметил Риддель. — Сам ты подашь список своих или я подам общий список?
— Подавай ты за всех… то есть, если Ферберн не пожелает подать список отдельно.
— Нет, пусть подает Риддель, — сказал Ферберн. Таким образом старшинство Ридделя было в первый раз признано бесспорно. В тот же день он подал директору свой внушительный список и с нетерпением стал ждать последствий.
Не одна зубная боль мучила Джилькса в описываемое послеобеденное время. Было кое-что, мучившее его несравненно сильнее. Дела его шли дурно. Это началось уже давно. С тех пор, как он подружился с Сильком, он стал замечать, что теряет уважение товарищей; а с того дня, как его выгнали из команды директорской шлюпки, они окончательно от него отшатнулись. Но это было еще не все. К враждебному отношению товарищей Джилькс уже привык, хотя по временам ему было больно. Из-за этого он не остался бы скучать один в пустой школе. У него были огорчения посильнее этого. В настоящую минуту его терзали два противоположных чувства: бессильный гнев и страх. Он только что поссорился с Сильком — с Сильком, ради дружбы которого порвал со всеми прежними друзьями! Да и как было не поссориться? Сильк обращался с ним возмутительно. Ссора кончилась дракой, и Сильк, бывший сильнее, больно поколотил Джилькса. Никто не знал, из-за чего произошла ссора и была ли она окончательной или временной. Конечно, Джилькс сумел бы отплатить своему бывшему приятелю, но беда была в том, что он его боялся: он знал, что Сильк, если дело дойдет до крайности, свалит на него всю вину за одну проделку, в которой они участвовали оба. Расхаживая теперь по двору, точно зверь в клетке. Джилькс ломал голову над тем, как бы ему расквитаться с Сильком так, чтобы не пострадать самому.
