Завтрак он окончил одновременно с последними аккордами музыки. Теперь надо было придумать, как занять себя на остальной день. Правда, скоро будет обед, а потом ужин. А в остальное время?
Он встал и, придерживаясь рукой за стену, вышел из комнаты. В коридоре была совсем другая жизнь. Сверкают стены из какого-то нового материала, совсем не вредного, вредный они теперь не применяют. Потолок светиться голубизной неба, по полу снуют роботы. Старик постоял немного, привыкая к этому суматошному ритму, пытаясь включиться в него. Ему казалось, что вот сейчас, неизбежно, какой-то робот врежется в него, собьет с ног. Сын не раз объяснял ему, что такое невозможно, он верил ему, все понимал, но все же, вдруг... Нет, в коридоре было неуютно. Не торопясь, иногда останавливаясь, вздрагивая при каждом приближении робота и щурясь от яркого света, он пошел на кухню. Но уже на полпути передумал. Там вообще было ему не место, царство техники и резких запахов, несъедобных блюд и вечного шума.
По пути была комната сына. Там тихо, спокойно, чисто, порядок... В том-то и дело, что порядок. После каждого посещения стариком комнаты сына в его отсутствие тот был недоволен. Он, конечно же, ничего не говорил старику, но было видно. Разумеется, старик не так внимателен, мог положить что-то не туда, что-то сдвинуть, на что-то даже сесть. Тем более, что назначения и ценности многих вещей в комнате сына он не понимал. Но сын мог бы и прощать это старику, невелика беда. Впрочем, он и прощал... Нет, к сыну лучше не заходить.
А вот в детскую можно. Жаль, внука нет. Он со всей своей детской непосредственностью любит дедушку, пытается втянуть его в свои детские игры и с такой же непосредственностью убегает на улицу. Не понимает еще, что скоро деда не станет, не ценит время. Это умение приходит тогда, когда времени уже нет. В детской, конечно же, беспорядок, по стенам бегут невыключенные звери, летают и ползают по полу игрушки, заведенные с утра. А внука нет. Постой, постой, как же я мог забыть. Ведь он вчера меня о чем-то просил. Правильно, мы играли в моей комнате, он запускал самолеты, говорили о времени моего детства... Должна быть запись в блокноте.
Старик закончил путешествие в своей комнате за столом, долго отдыхал, тяжело дыша и держась за сердце. Потом вызвал аптечку и принял свой утренний набор лекарств, свою, как он это называл, "атомную бомбу". Поставил стакан с недопитой водой, робот укатил. Теперь надо было подождать, пока лекарство подействует... А-а, все равно, днем раньше, днем позже, какая разница. Острая волна жалости к самому себе вызвала слезы.
Не раскисай, развалина. У тебя есть сейчас дело. Где же этот блокнот? Ну вот, конечно, как же я так, чуть не забыл.
Внук просил вчера, если я помню, записать какую-нибудь молитву. Конечно, проще вызвать ее в информатории. Или теперь их там уж нет? Но ему хочется, чтобы написал я. Конечно же, конечно. Только вспомнить бы. Как это там начиналось... Черт, ведь никогда не был верующим, а сейчас жалеть приходится... Господи наш, иже еси на небеси... Так кажется? И в церковь мы не ходили никогда, некогда было... Да продлятся дни твои... Хм, да уж, продлятся... Хлеб наш насущный дашь нам днесь... А какая, собственно разница, как оно там было? Главное, как есть. Ведь это я пишу молитву. Это моя молитва. Господи, существуешь ли ты? Я о тебе никогда не думал, не приходил к тебе. Может, напрасно? Может быть, встреться я с тобой раньше, было бы легче сейчас? Не было бы этих бесцельных дней, пустоты внутри. И легче бы переносилась старость. В самом деле, может с верой так же, как и с умением ценить время - приходит тогда, когда уже поздно? Может быть, может быть... Хотя, о чем бы я молился в молодости? Что бы просил? Может так:
Господи, если ты существуешь,
Приди ко мне.
Чтобы мне, и друзьям, и детям моим
Избежать кары огненной.
Господи, если нет тебя
Не приходи.
Мир мечтаний моих,
Если есть ты на свете.
То впусти меня, чтобы все сбылось
И повек было так.
Мир мечтаний моих.
Если ты мираж
Не мани.
Любимая, счастье мое,
