Старфайндер - страница 28
Он раскладывает заряды и детонаторы на палубе, затем выпрямляется. Он обязан предоставить киту последний шанс. Он отправляет свое мысленное послание к его ганглию, который так близко, что он чувствует его пульсации. «Я напомню тебе о нашем договоре, кит. В обмен на то, что я спасу тебе жизнь, ты согласился подчиняться любым моим командам всю оставшуюся жизнь, твою или мою. И вот сейчас я приказываю тебе подняться на поверхность. Ты разгадал мои намерения, кит? Тогда наверх!»
За дверью из трансстали, под палубой механической мастерской пульсируют взволнованные мысли, на которые Старфайндер не может настроиться. Грациозные лепестки огромной синей розы окрашиваются ярче, меняют оттенок от бледно-лилового до кобальтовой сини.
Твои ничтожные команды — цепи
для того, кто никогда их не знал. Я
порву эти цепи, стану свободным и,
когда всплыву на поверхность,
я всплыву, чтобы выплюнуть твою тушу
в лицо небытию.
Ты думал удержать меня в плену договором,
А теперь думаешь, что можешь нарушить его,
Прежде, чем три незваные гости уничтожат тебя…
Тебя, того, кто так нежно касался
моего разрушенного мозга,
тебя, того, кто вылечил меня, когда я умирал…
Что за мысли подрывают
мой рассудок?
На какой недуг обрек меня ты,
простой смертный?
Старфайндер вздыхает. Он наклоняется, чтобы подобрать защитный костюм, который должен надеть. И тотчас его взгляд замирает на шелковой поверхности костюма. Какой он белый! Белый, как белизна горных пиков, белый, как падающий снег, белый, как покрытый шрамами от гарпунов, белый кит, бороздящий почти забытое море… И стоящий на мостике «Пекода» полный ненависти Ахав — уничтожить!.. Метательные снаряды разжигают пламя бесчеловечности равно и у человека, и у зверя, за соседней дверью слышны далекие взрывы. Всякая кровь красна; у белого кита два лица — Ахава и Моби Дика.
Старфайндер выпрямляется. Он стоит, привалясь спиной к двери механической мастерской. Три его палача, почуяв его поражение, смыкают кольцо. Страшная рука рванулась вперед, нашаривает его глаза, хочет выцарапать. Он шарахается от лиц, теперь отвратительных и ужасных, и от волос, которые уплотнились, превратившись в змей. Три пары крыльев-плавников проросли из костлявых плеч и разгоняют воздух.
Худые морщинистые богини подаются назад, снова превращаясь в сластолюбивых дев.
— Приди в наши объятья, Старфайндер. Позволь предложить тебе любовь. — Они улыбаются ему. Смеются. Их красные языки высовываются далеко. Девы пускаются в пляс.
Старфайндер шепчет киту:
«Послушай меня, кит. Умоляю тебя. Я напомнил бы тебе о нашем единстве… о единстве, которое ты сам провозгласил». — Он постарался нарисовать в воображении это слово символами:
В камере с ганглием лепестки розы снова начинают пульсировать:
Ты еще имеешь наглость говорить о единстве?
Ты, убивший столько моих собратьев?
Подлый вирус!..
Что в этот единственный раз остановило твою смертоносную руку
и пощадило мою жизнь…
Отчего блекнет моя решимость?
Что молит меня забыть свой курс,
что обращает мой здравый смысл в пыль?
Я отрину это!
Выброшу за борт!
Позволю этим гнусным гарпиям разделаться
с тобой!
Танец Фурий — это танец смерти. Танцовщицы кружатся, сливаются, становятся неотличимы одна от другой. Теперь они — единая сущность о шести ногах, о шести руках, о трех головах. Из смутного абриса их тел внезапно появляется когтистая рука. Левая щека Старфайндера открыта для удара от уха до подбородка. На груди кителя появляется новая узкая полоска — полоска крови.
Голоса Фурий взлетают в песне. Это песня-гимн — гимн Ада. Они в мельчайших жутких подробностях рисуют то, как будут вершить свою месть. С этой песней они приближаются к нему. Старфайндер, все еще прижимаясь спиной к двери механической мастерской, поднимает руки, загораживая лицо, понимая, что при этом подставляет более важные части тела когтям своих мучительниц… Одновременно он с ужасающей ясностью мысли, которую может вызвать только неминуемая угроза смерти, сознает, что хотя вину за совершенное им преступление можно возложить на безумного Монаха, которого он привез с собой с Дёрта, вина эта — его; что хотя его жертва уже возродилась снова, он по-прежнему повинен в ее смерти. Но даже если так, вины на нем нет, ведь Глория Уиш сама убила бы его, пусть иначе, но столь же безжалостно, как он убил ее, и что заключительный анализ защиты, представленный им ареопагу на мостике, весом.
