Старфайндер - страница 20

Лежа на кровати, закинув руки за голову, Старфайндер пристально вглядывается в небесный потолок своей квартиры. Его кит — вечерняя звезда.

Она отличается от других, потому что ее поверхность отполирована и потому отражает лучи Фарстар**** интенсивнее, чем ее мертвые собратья. Таким образом, это самый яркий объект на небесах.

Лежа на кровати и дожидаясь ангела Глории Уиш, он наблюдает за «восходом» и «заходом» кита и задумывается над тем, как уживется с самим собой, после того как скажет ей, что кит все еще жив и что он заключил с ним сделку, условия которой не сможет выполнить.

Ему не нужно представлять, как она воспримет его сообщение. Он хорошо знает это. Она скажет: «Старфайндер, ты в своем уме? Ты должен был сразу убить его! Сию же минуту разыщи начальника смены, отправляйся туда и уничтожь этот ганглий!»

А Старфайндер скажет: «Хорошо, Глория Уиш, будет сделано».

Он беспрекословно подчинится, потому что она сильнее его. Благороднее. Женщины Гола не то чтобы богини, но не слишком далеки от этого. Периодическое омоложение дает им вечную молодость и раз за разом отодвигает менопаузу. Капсулы в их предсердиях, осуществляющие мгновенную криогенизацию, обеспечивают им нечто вроде бессмертия. Возможно, и сама Глория Уиш уже однажды умирала и обрела новую жизнь. Раз, другой, снова и снова. Истинная богиня. Она и мириады ее сестер — высшее воплощение женщины. Они — воплощенное торжество женского сообщества. Взглянуть на одну из них, означает влюбиться.

Но очень редко на эту любовь отвечают такой же любовью. Ее не может быть на планете, где столько мужчин. Старфайндер знает, как ему повезло, и благодарен. Возможно, она даже снизойдет до того, что родит от него ребенка. Разумеется, она переживет его, и после его смерти переживет «Л» со многими любовниками, и, несомненно, уже переживала со многими до него. Но сейчас она принадлежит ему. И утоление ее аппетита — только его обязанность.

Но может ли он удовлетворить такой аппетит? Может ли он в одиночку, даже используя приапические стимуляторы, выполнить задачу, требующую энергии дюжины мужчин?

На Фарстар**** есть пара поговорок, которые регулярно всплывают в болтовне за рюмкой и временами возникают на стенах в туалете. Первая поднимается к своего рода поэтическим высотам и звучит примерно так:

Вторая представляла просто констатацию факта:

Одинокие старики на Фарстар — Четыре все гомики.

Лежа на кровати в ожидании Глории Уиш, Старфайндер глазеет на черную безграничную бездну, где вчера виднелись проблески дальней звезды, завтра замерцает следующая, а сегодня — лишь капля темноты: он видит, как медленно поднимаются по небосводу мертвые киты, печальную прогулку лишенных ((*)) левиафанов, по поверхности

Он видит желтую пылинку: Мать — Землю. И рисует в воображении Землю в тонком пеньюаре — вот она ждет со всеми своими сокровищами… Землю Прошлого, огромную зеленую сферу со всеми ее морями, и кораблями в них, и древними армиями, марширующие по ее суше, с мякотью истории, королевами и королями, — красочное и жестокое зрелище… Все это я держу на своей ладони; все это мое, стоит только протянуть руку…

Входит Глория Уиш, несет корзину поцелуев.

— Старфайндер, мой Старфайндер, отчего ты так бледен?

Она сбрасывает тончайший кружевной наряд, гасит свет и садится на край постели. Ее груди, как два бледных холма— близнеца, возвышаются над ним, а выше парит ее лицо. Он смотрит на нее снизу вверх, и она делается все краше, затмевая звезды. Она подобна ветру, прилетающему с юга, и этот ветер обдает его теплом, когда два бледных холма опускаются ему на лицо. Изголодавшийся, он насыщается. Теперь ветер становится еще теплее, обволакивает его, поднимает в небо, и звезды сияют ярче, едва их с Глорией подхватывает вихрь ночи; ветер поднимает его все выше, и он оказывается среди кружения звезд. Одна за другой они ослепительно вспыхивают вокруг его головы и падают, как цветы, мимо его лица вниз, вниз, вниз… Смутно, словно из далекого далека, он чувствует слабый укол «приапической» иглы, и пробуждается от ускоренного тока собственной крови. Ветер — теперь это горячие, обжигающие порывы — снова швыряет его вверх, и новые звезды превращаются в сверхновые. Они сокрушают сетчатку его глаз, превращаясь в ослепляющие осколки, которые вонзаются в его мозг в мучительном контрасте с тьмой его подземной темницы, а он колотит кулаками в неподатливую дверь. Он продолжает отчаянно колотить по деревянным бревнам, забывая о щепках, вонзающихся в руки. Пот катится градом по его телу, скрытому под рясой с капюшоном, голос хрипит, когда он орет, требуя свободы… и вдруг дверь поддается — замок вылетает из своих бетонных гнезд, и он выбирается из отвратительной грязной ямы тайной подземной темницы в комнату над ней. Комната — обширное ложе, на котором лежит его тюремщик, непристойно сплетясь с проституткой из Нового Вавилона. Нет, это не его тюремщик, это он сам, переплетя с ней руки и ноги, извивается и дрожит: отзвуки грандиозного оргазма… Его пальцы, впившиеся в ее ягодицы, начинают украдкой ползти по ее потной спине и обхватывают ее шею. Большие пальцы рук вонзаются ей в глотку, обрывая первый и последний крик, впиваются глубже, глубже. Он осознает, что крепко зажмурился, и открывает глаза, чтобы тут же увидеть перед собой лицо ангела Глории Уиш. Но и тогда его пальцы не выпускают ее шею, хотя посинение ее лица очевидно, а низкая температура горла доказывает, что капсула мгновенной криогенизации в ее предсердии уже выбросила свои частицы, расходящиеся по всему ее мертвому телу.