- Да... с такой махиной мы горы свернем! - ангельским голосом уже кричал Виктор, - Помните, Мария? Ибо истинно говорю вам: если вы будете иметь веру хоть с горчичное зерно и скажете горе сей:"Поднимись и ввергнись гора в море", и сойдет гора в море.
- Значит, это вы? - почти не сомневаясь, спросила Мария.
- Да, Маша, я - ангел, я - свободно парящий над собственной жизнью ангел, но - не Змея, а Господа Бога. Да, я - его слуга, посыльный, а сам он грядет через чрево твое, дабы свершить страшный суд.
- А что же делать мне?
- Смириться и ждать.
- Но как же моя любовь, ведь я люблю Верзяева!
- Да о чем вы, Мария! Опомнитесь! Наступает час битвы, и зло будет повергнуто, а доброта и святость, наконец, обретут бессмертие. Так, неужели, вы выберете Верзяева?
- Верзяева уже выбрал грейдер.
- Грейдер - это же символ, смотрите, что делает вера с человеком.
Земля внизу тоже вздрогнула и потихоньку подалась назад,
- Но почему я? - спросила Мария, глядя на уплывающую под нож трижды переименованную улицу Горького. Она оглянулась назад, и на месте оранжевого храма, обнаружила серую ровную поверхность.
- Почему Бог избрал меня - простую, бестолковую женщину?
- Из тысяч! - радостно поддержал сомнения Марии ангел.
- Да, из тысяч и миллионов ничем не примечательных женшин. Ведь та, первая, была особенной.
- Ой-ли?! - Виктор потянул на себя правый рычаг, и они, проплыв над домом Пашкова и восстановленным Храмом Христа, легли на прямой курс вдоль широкого проспекта, упиравшегося в горы имени Ленина.
- А знаете, Мария Ардалионовна, какая дорога ведет к Храму?
- Комсомольский проспект, - сообразила Маша.
- Верно, - Виктор снова рассмеялся. - Вот вы говорите, Маша, тысячи, миллионы обычных, бестолковых людей. А она, мол, была растакая-этакая, и всяких чудес и знамений, при ней - масса. Да позвольте ж, спросить, какого чуда вам еще требуется? Каких знамений, если мы с вами и так парим над третьим Римом? Чего еще желать? А понял! Желаете ту самую гору подвинуть. Сейчас, сейчас, газку подбавим, даром что грейдер, да и какой грейдер, смотри - лезвие, будто туполевское крыло.
Виктор лихо вдавил педаль газа, и огромная, высвеченная осенним огнем гора стала стремительно приближаться. Они пролетели над автомобильной пробкой у метромоста, потом заложили вираж, едва не чиркнув по крыше олимпийского стадиона, и пошли по траверсу горы.
- Час близится, сквозь губы цедил Виктор, - даешь Армагедон, ну, положим, пока, дорогая моя, он во чреве, так - лишь Армагедончик, без этих, знатете ли, семи архаргелов, одним обойдемся. Ну-ка, музычку поставим, шестьсот шестедесят шесть килогерц. Он нажал кнопку встроеного "Пионера", и зазвучала ледянящая душу палеонтологическая труба.
- Там, внизу, сплошные дети кокаиншиков, и, первым делом, сдвинем гору имени главного из них. Чего нам понимаешь Варенух с Сердюками жалеть, все это дерьмо карикатурное, с Лоханкиными, Берлагами и прочими серебрянными детьми серебрянного века. Спасуться лишь избранные, а не эти слепки. Даешь красоту нечеловечскую, час пробил, грядет Апокалипсис.
- Сойди гора в море! - крикнул Виктор.
- Да какое ж это море? Река Москва! - замирая от резкого снижения, возразила Маша.
- Ха, даром что ли мы каналы строили, прямехенько через шлюзы во все бусурманские моря сойдет. Вот так сель будет!
Виктор запел:
- Отсель грозить мы будем Шведу-Сведенборгу...
- Кто такой Сведенборг? - спросила Мария.
- Диссидент от религии.
- Он что, не верил в загробную жизнь?
- Ха, - Виктор рассмеялся, - Нет, наоборот, считал, что она уже давно наступила, и все вокруг есть настоящий ад.
Раздался ужасающий скрежет, видно стал крошиться гранитный парапет смотровой площадки. Маша ухватилась за руку Виктора и закрыла глаза.
- Нет раскрой, раскрой прекрасны очи, глянь назад! - приказал Виктор и больно сжал ее руку.
Маша оглянулась и увидела то же, что и раньше: отвратительно гладкое серое пространство следовало за летящим грейдером.
- Где я? - спросила Маша.
- В своем сознании, - Виктор осклабился.
- А сознание?
- Н-дас, приехали, железная логика серебрянного века.
