И вот однажды во время одной из этих вылазок я вдруг услышал такой родной и такой невероятный здесь колокольный звон. Он неспешно и торжественно плыл над Кандой, не похожий ни на печальные удары колокола Хиросимы, ни на тоненький перезвон колокольчиков на буддийских пагодах. Я, как завороженный, пошел на этот звук, рискуя заблудиться в многолюдных улицах. Не могу сказать, долго ли я шел, мысленно упрашивая колокол только не смолкнуть, пока я до него не доберусь.
Многолюдная улица покрутила меня в своих водоворотах и вывела к подножию холма. (Позднее я узнал, что по-русски зовется он Сурагадайским.)
Там, на холме, высился храм. Это был собор самой что ни есть привычной русскому глазу архитектуры. Золотой купол был торжественно увенчан православным крестом.
Видно было, что живет храм не музейной, а своей настоящей соборной жизнью: колокол созывал прихожан к началу службы.
Меня обогнала группа туристов. Защелкали затворы фотоаппаратов, защебетала по-французски, мило картавя, хорошенькая японочка-гид. Наверное, студентка отсюда же, с Канды.
Вслушиваясь в ее пояснения, я кое-как понял, что собор был заложен в мае 1885 года и строился семь лет по плану русского архитектора Шурупова. Воздвигнут храм в византийском стиле. Высота его тридцать метров, и когда-то он был одним из самых величественных зданий столицы. Пока не выросли небоскребы современной застройки, купол и крест были видны за двадцать километров. Собор возвышался даже над императорским дворцом, а колокольный звон разносился по всей Канде – тогда еще кварталу мясников и прочих торговцев. Разрушенный большим землетрясением в сентябре 1923 года, он был через шесть лет восстановлен в прежнем виде.
– Любуетесь? – вдруг услышал я за собой русскую речь и, обернувшись, с удовольствием узнал Николая Васильевича Мурашова – моего знакомца по первому прилету в Японию. Он почти не изменился за то время, что мы не виделись – разве что прибавилось седины в короткой щеточке усов. Да вот трость появилась. Но он на нее не опирался, держался прямо, не горбясь. Светлая спортивная куртка и темно-синий берет ничем не выделяли его из вольного студенческого племени Канды. И я впервые заинтересовался его возрастом, решив про себя при случае выяснить, откуда в нем эта не нынешняя породистость и явно не современная манера общения.
– А я вот к вечерне иду, – сообщил он. И это прозвучало почему-то просто и естественно, хотя в жизни мне не встречались работники наших посольств, неукоснительно посещавшие церковь.
– Хотите, войдем вместе, – пригласил между тем Николай Васильевич.
Я шагнул вслед за ним в притвор собора, прошел внутрь, и после тесноты и сумерек городских улиц море простора и света мягко приняло меня.
Я огляделся. Это было совсем не похоже на помпезную роскошь тех католических соборов, которые мне доводилось посещать туристом. Ничто не напоминало и виденные недавно буддийские храмы. Лики святых на иконах были выписаны по древнерусским образцам, без малейшей стилизации в японском духе.
Однако прихожане были в большинстве японцы, и это казалось мне загадкой. Между тем служба шла своим чередом: пел хор, пахло ладаном из кадила и теплым свечным воском. Николай Васильевич, видимо, углубленный в молитву, более не обращал на меня никакого внимания. И я уже начал было подумывать, что самое бы время потихоньку пробираться к выходу.
И тут обнаружил, что уходить мне не хочется. После суеты последних токийских будней, многолюдья огромного мегаполиса, напряжения от необходимости общаться на чужом языке мою душу вдруг охватил какой-то детский, ничем не замутненный покой. Я остался.
Шло время – какое-то немереное, несчитанное, и я вдруг почувствовал то состояние, какое возникает иногда на тренировках, во время медитации, когда сосредотачиваешься и уходишь в себя. А может быть, наоборот – растворяешься: нет ни мыслей, ни желаний – только глубокое равновесие со всем миром или со всей Вселенной. Что-то великое, святое коснулось вдруг моей души, и никакими словами не передать этого касания.
Я очнулся оттого, что Николай Васильевич тихонько тронул мою руку. Мы вышли и некоторое время молча пробирались в уличной толпе.
