— Как ваше здоровьице? — раздался сзади знакомый веселый голос, и Сергей обнял ее. Она попробовала вырваться, но он держал хотя мягко, но крепко, и смеялся, дыша на нее запахом водки.
— Да уйди ты, холера! — говорила она смеясь.
— Что ж, и не жалко, стало быть?
— Страсть! Плакала: думала, убьют тебя на кулачках… по мертвому кричала…
— Я сроду не поддамся!
И в этом веселом, беззаботно-гордом восклицании была красивая, покоряющая удаль.
— А вот ты… ну, ты убьешь! — сказал он тихо и робко привлек ее к себе.
— Провались ты! привязался…
— Мариша! неужели не выйдешь? Мариша… ведь вот они… Он позвенел деньгами в кармане.
— Платье куплю! Ей-Богу… Лишь выйди!.. Кашемировое… Она с силой рванулась из рук и убежала. В самую полночь кто-то два раза проходил с песней по улице.
Я вчерашний вечерок… я вчерашний вечерок
Со друзьями пил-гулял…
Марина долго лежала с открытыми глазами, вслушиваясь в перелив этого голоса, легкого и красивого, в знакомый мотив. Свекровь спала на лавке в горнице, Антон с женой — в кухне. Она одна была в избе с детьми.
«Сергушка! — решила она. — Будь он проклят, охальник какой… При людях лезет…»
Потом встала, накинула кофту и вышла. Ночь была светлая и тихая, прозрачный воздух чуток и звонок. На побелевшей от лунного света земле отчетливо виднелась каждая травка, каждая соломинка.
Ой да стукнул-брякнул я в колечко:
Выйди, ми-и-лая моя…
Песня широко и свободно разливалась в воздухе и была так красива, что хотелось присоединиться и петь.
— Ты чего тут бродишь, бродяга этакой? — сказала Марина, пожимаясь от легкой свежести и смутного волнения.
Сергей сейчас же оборвал песню и подошел к плетню.
— Мариша! — сказал он пьяным и преданным голосом. — Что же мне?.. Так и пропадать, стало быть…
— Ну и пропадай!.. Холера тебя задави…
— Н-но… Боже мой… почему же так?.. Ведь тут вот… Мариша! хоть сейчас помереть… как тебя увидал — кончено…
Он покрутил кулаком около своего сердца. Марине было смешно глядеть на него и в то же время любопытно: он был красив, строен, силен. И щедрый был человек: она знала.
— Мариша! позвольте с вами познакомиться! — опять сказал он после долгой паузы.
Она засмеялась, пряча свое лицо в кофту.
— Мариша! — повторил он настойчиво и через плетень обнял ее.
— Уйди ты! на самом виду-то… С ума сошел?
— Мариша! скажи, по крайней мере, одно словечко… Я с нетерпения своего сердца хоть помереть готов!..
— Да-а, свяжись с вами, идолами… по всему свету разнесете… — проговорила она скептическим тоном.
— Чтобы я? Да ни в жизнь! — подавленным шепотом воскликнул Сергей. — Гром бей, молонья сверкай, разрази, Господи, мою утробу… ну, никогда!..
Он долго ее уговаривал, убеждал, клялся, звенел деньгами в кармане. Потом его черный силуэт появился на плетне, а с плетня тяжело рухнул во двор. И стало тихо. Спала станица. Один месяц не спал и безмятежно глядел на ее белые хатки и на рощи сизых верб и серебристых тополей. Да дружно звенели лягушки за левадами, перебивая робкие соловьиные трели.
Город был большой, каменный и трескуче-шумный. Никогда не умолкала эта трескотня, ни днем, ни ночью, и лилась непрерывным, широким потоком, то слабея, то усиливаясь, как вода в вешняке.
И было душно, жарко, пыльно и беспокойно. В больших каменных казармах, во втором этаже, где помещалась четвертая сотня, воздух пропитался запахом конских извержений, потому что коновязи были внизу, в первом этаже. Ветерок дышал в открытые окна теплыми вздохами, как из печки, в которой варили несвежее кушанье.
Скучно было лежать. Надоело спать, тянуть однообразные песни, переругиваться, слушать сальные рассказы. Праздничный день тянулся долго и тоскливо.
— У нас теперь девки яичницу варят… Троица, — сказал Андрей Шурупов, мечтательно глядя в окно на синее небо.
Из окна видно было больше десятка высоких фабричных труб. Несмотря на праздник, некоторые дымили. Черные клубы медленно выползали и пачкали небо грязными, расплывавшимися пятнами.
Никашка лежал с закрытыми глазами и о чем-то сосредоточенно и мрачно думал. В прошлое воскресенье сотенный писарь Попов пришел звать их «погулять». Никашка охотно согласился. Андрей долго отказывался. Вдвоем с Поповым они насилу уговорили его.
