Вопрос: С Енукидзе вы установили связь?
Г. Ягода: Да... В конце 1932 года по каким-то служебным делам я был у Енукидзе в ЦИКе. По окончании официальных разговоров Енукидзе, обращаясь ко мне, сказал: «Я давно собираюсь поговорить с вами, Генрих Григорьевич. Вы, наверное, догадались, о чем?» Я ответил, что догадаться нетрудно, так как Томский предупредил меня о предстоящем разговоре.
Енукидзе сказал, что о моем участии в организации правых он знал не только от Томского, но и от Рыкова, что это его страшно радует, так как в моем лице, в моей помощи он видит и реальную силу, прекрасное прикрытие и защиту от возможности провала.
...Вопрос: Когда состоялась вторая ваша встреча с Енукидзе?
Г. Ягода: Это было зимой 1932/33 года, также в кабинете у Енукидзе... Он сообщил мне о том, что блок между троцкистами и зиновьевцами окончательно оформлен организацией общего центра, что правые также входят в этот блок, но сохраняют свою самостоятельную организацию и свою особую линию.
...Троцкисты и зиновьевцы, говорил Енукидзе, слились теперь в одну организацию с единым центром и единой Программой. «...» Мы так же, как и они, против генеральной линии партии. Против Сталина. В борьбе за наши конечные цели, за их осуществление, за наш приход к власти мы признаем все средства борьбы, в том числе и террор... На этой основе и было достигнуто соглашение правых с центром троцкистско-зиновьевского блока.
Но что отделяет нас от этого блока? В чем особенность нашей линии? Дело в том, что троцкисты и зиновьевцы, подстегиваемые находившимся в изгнании Троцким, торопят с совершением террористических актов. Троцкому за границей, наверное, не сладко приходится, и он исходит злобой, брызжет слюной и жаждет крови.
Он не дает опомниться своему центру в Союзе, он требует террористических актов против членов ЦК, не считаясь с общей ситуацией в стране и вне ее, не считаясь с тем, что такой оторванный от плана заговора террористический акт ничего конкретного нам не даст, а может стоить десятка голов наших людей. Мы же, правые, говорил Енукидзе, не можем и не хотим пускаться на авантюрные акты, продиктованные больше жаждой мести и злобой, нежели рассудком и расчетом. Это не значит, конечно, что мы против террористических актов, что мы питаем какие-либо симпатии к Сталину и его Политбюро.
Нет! Мы, как и троцкисты, полны ненависти и негодования, мы, как и они, готовы к террористическим актам, но на такие акты мы пойдем тогда, когда это совпадет с общим нашим планом. «Над нами не каплет, мы не в эмиграции. Все наши люди находятся в Союзе, нас особенно не били. Мы можем хладнокровно готовиться, готовиться всерьез к захвату власти и имеем свои планы», – закончил Енукидзе».
Енукидзе был хорошо информирован и знал, о чем говорит. Он правильно оценивал мотивы Троцкого, который действительно патологически болезненно реагировал на происходившее. «Иудушку Троцкого» бесили успехи СССР и связанное с этим усиление позиций и авторитета Сталина, и он стал торопить своих сторонников.
Впрочем, посмотрим на ситуацию глазами других участников событий. Сын Троцкого Лев Седов в «Бюллетене оппозиции» в 1936 году констатировал, что в 1931 году произошло «оживление» групп троцкистов и зиновьевцев: «Люди разных групп и кружков искали личного сближения, связей друг с другом... Поговаривали о том, что хорошо бы создать блок».
Действительно, к тому времени, когда 20 февраля 1932 год Троцкий и его сын были лишены советского гражданства, база заговора уже была заложена. Контакты оппозиции с Троцким продолжались. Во второй свой приезд в Берлин, в середине сентября 1932 года, Пятаков снова встретился с Седовым. В начавшемся разговоре Пятакова стал рассказывать о работе «троцкистско-зиновьевской организации». Однако Седов сразу прервал его, сказав, что «он это знает, так как имеет непосредственные связи в Москве», и попросил «рассказать о том, что делается на периферии».
На московском процессе, прошедшем 23-30 января 1937 года, Пятаков показал: «Я рассказал ему [Седову] о работе троцкистов на Украине и в Западной Сибири, о связях с Шестовым, Н.И. Мураловым и Богуславским, который находился в это время в Западной Сибири.