Начиная с конца 1940 года и до 21 июня 1941 года Деканозов (человек Сталина) буквально «обстреливал» Москву своими тревожными сообщениями. Он так надоел Берии, что за день до войны Берия написал Сталину: «Я вновь настаиваю на отзыве и наказании нашего посла в Берлине Деканозова, который по-прежнему бомбардирует меня „дезой“ о якобы готовящемся Гитлером нападении на СССР. Он сообщал мне, что нападение начнется завтра. То же радировал и генерал-майор В.И. Тупиков, военный атташе в Берлине. Этот тупой генерал утверждает, что три группы армий вермахта будут наступать на Москву, Ленинград и Киев, ссылаясь на берлинскую агентуру» (Цитата приведена из документальной повести Овидия Горчакова «Накануне, или Трагедия Кассандры».)
О каком же предупреждении Деканозова может идти речь? Скорее всего, это то самое сообщение агента военной разведки Брайтенбаха, в котором говорилось, что нападение состоится 22 июня в 3 часа ночи, и которое «для надежности и скорости» Берлинская резидентура решила отправить не по своим каналам, а через возможности Деканозова. Разведчики надеялись, что шифр-телеграмма из службы грузина Кобулова через грузина Деканозова на имя грузина Берии в первую очередь будет доложена грузину Сталину и возымеет свое действие. Мы видим, как Берия отреагировал на «крик души» своих земляков и «подыграл» Сталину, уверенному, что войны не будет.
* * *
Мнение Сталина о том, что войны в ближайшее время не будет, разделяли люди из его ближайшего окружения и руководства страны. Мы уже знаем отзыв Берии на тревожные телеграммы Деканозова. А вот суждение Молотова, которое он высказал в беседе с писателем Феликсом Чуевым почти 60 лет спустя, в 1990-е годы. Когда Чуев спросил его, как могло случиться, что мудрый Сталин так просчитался в определении сроков войны, Молотов ответил:
«В какой-то мере так можно говорить только в том смысле, если добавить: а непросчета не могло быть. Как можно узнать, когда нападет противник… Нас упрекают, что мы не обратили внимания на разведку. Предупреждали, да. Но если бы мы пошли за разведкой, дали бы малейший повод, он бы раньше напал…»
Молотов повторил: «Другого начала войны и быть не могло!» И добавил: «Не могло не быть просчетов ни у кого, кто бы ни стоял в таком положении, как Сталин. Но дело в том, что нашелся человек, который сумел выбраться из такого положения и не просто выбраться — победить! Ошибка была допущена, но, я сказал бы, второстепенного характера, потому что мы боялись сами навязать себе войну, дать повод».
Взгляды Сталина полностью разделял и Маленков, бывший в то время секретарем ЦК партии. За 18 дней до начала войны на заседании Главного военного совета он выступил с резкой критикой начальника Главного политического управления Красной армии Запорожца, представившего руководству страны доклад о состоянии военной пропаганды, в котором констатировалось: «Во всей пропаганде, ведущейся в стране, преобладает мирный тон, она не проникнута военным духом, слабо напоминает советскому народу о капиталистическом окружении, о неизбежности войны».
Маленков заявил по поводу пункта директивы о задачах партполитработы в армии, что этот пункт составлен с учетом близкой возможности войны и поэтому якобы совершенно непригоден в качестве руководящего указания войскам. «Документ, — говорил он, — примитивно изложен, как будто мы завтра будем воевать».
Беседуя с тем же Феликсом Чуевым, другой соратник Сталина — Л.М. Каганович сказал: «Сталин работал… Конечно, это было неожиданно. Он думал, что англо-американские противоречия с Германией станут глубже, и ему удастся еще на некоторый срок оттянуть войну. Так что я не считаю, что это был просчет. Нам нельзя было поддаваться на провокации. Можно сказать, что он переосторожничал. Но иначе и нельзя было в то время. А сейчас (беседа была 13 декабря 1989 года. — И.Д.) если начнется?
Я сначала думал, что Сталин считал, когда только началась война, что может ему удастся договориться дипломатическим путем. Молотов сказал: «Нет». Это была война, и тут уже сделать было ничего нельзя…»
