— Ну что, в собственное дерьмо ткнулся, товарищ мастер?
И когда Лютов начал кричать и ругаться, Никитенко резко оборвал его:
— Но-но, ты не очень ори, ты лучше скажы, що с фосфором робыть будемо? От крика и ругани его не убавится.
Лютов съежился и притих.
— Что ж, товарищ Никитенко, — сказал он заискивающе, — выпустим плавку на кровельное железо.
— Не позволю! — загремел Никитенко. — Вчера из-за тебя, идола, плавку угробили, мастера своего угробили, а сегодня опять брак пускать? Это на комсомольской-то печи! А молибден ты обратно, что ли, выгребешь?
— Какой же это брак, — уговаривал Лютов, — просто плавка пойдет по другому назначению.
— Не позволю! — кричал Никитенко. — Не выпущу брака из печи, сиди здесь хоть до завтрашнего вечера! Ишь что выдумал: «По другому назначению!» — передразнил он Лютова. — Все, что не нужно фронту, — это брак. Доливай чугуна, веди плавку сначала.
— Да ты подумай, Никитенко, что ты говоришь! Печь перегрузим, аварию сделаем. Нас с тобой выгонят с завода.
— Выгонят — туда нам и дорога. Бракоделов не то что гнать — стрелять надо. — И Никитенко побежал упрашивать начальника смены Бондарева, чтобы тот разрешил доливку чугуна.
Печь перегрузили до отказа, начав процесс сначала. После подачи руды шлак пошел через пороги на площадку, залил ее всю. Его убирали вручную, обливаясь потом. Лютов ругался, боясь, что металл проест порог и хлынет вслед за шлаком, а это грозило остановкой печи. Сашка, отдыхая, остановился как бы случайно рядом с Лютовым.
— Плохие пчелы — плохой мед, — громко сказал он, протирая залитые потом глаза.
Лютов стиснул зубы и смолчал.
С пятой печи медленно, не торопясь, пришел Луценко, посмотрел на суетящегося мастера, покачал головой и подошел к нему.
— На моей печи сегодня будем пускать плавку или нет? — спросил он Лютова и за рукав потащил его с собой.
Плавку на пятой печи выпустили на кровельное железо. Никитенко согласился выпустить плавку только тогда, когда выполнение задания было гарантировано. Присмиревший мастер теперь во всем слушался разгневанного сталевара.
Когда Теплова вошла в это утро в рапортную, первым, кого она увидела, был начальник цеха. Он сидел у стола и, не отрываясь, пристально смотрел на Лютова. Казалось, что он видит его впервые. Мастер, красный, как после бани, вытирал пот со лба, и глаза у него бегали виновато и растерянно.
Дверь рапортной открылась, и на пороге появился Дубенко. Узнав от диспетчера завода, что на пятой печи плавка выпущена не по назначению, он помчался в цех.
Начался рапорт. На этом рапорте, незаметно перешедшем в собрание, Лютову вспомнили и подсиживание товарищей, и погоню за показателями работы только своей смены, в ущерб интересам цеха, и подхалимство перед бывшим начальником цеха Вальским.
Ночью город растворялся в темноте, сливаясь с землей. Завод был затемнен, но время от времени зарево вставало над ним. Каждый выпуск чугуна, каждый выпуск стали демаскировал завод, а вместе с ним и город.
«Разве можно спрятать солнце?» — подумал Крайнев, подходя к зданию цеха, которое словно вспыхивало изнутри. Каждая щель, каждое отверстие в крыше, даже самое маленькое, бросало в темноту луч, словно прожектор. Крайнев с тоской смотрел на эти лучи. Пока в цехе шли обычные операции, здание тонуло во мраке, но выпуск плавки нельзя было скрыть.
В цехе, зашитом сверху донизу железными листами, стояла духота. Только против печей огромные вентиляторы нагнетали прохладный ночной воздух.
Крайнев пошел в разливочный пролет. В темной канаве ярко алели прямоугольники только что залитых сталью изложниц.
Он стоял на площадке и вспоминал Лютова, которому учинили разгром сталевары, Дубенко, тут же отменившего приказ о снятии Шатилова, и самого Шатилова, смотревшего на него счастливыми глазами. Вспомнил Крайнев и другой взгляд, теплый и дружеский, которым наградила его Валя, и у него стало легко на душе.
Тревожный заводской гудок прервал его мысли, и раньше чем он смог что-либо понять, раздался сильный взрыв, за ним второй, третий. Через минуту новый, еще более сильный взрыв потряс все здание цеха. Сотни осколков грохотали по крыше, рвали железную обшивку стен, звенели на чугунных плитах площадки. Раздался чей-то отчаянный вопль.
