Дух принадлежал к добрым демонам, домовым, доброжилам, а не к чертовщине. Фамилию ему дали поповскую — Неглинский, по названию притока Москвы-реки. Посад-то в двенадцатом веке был возле Неглинки. Звание Московского не доверили — на двухсотлетнюю просушку попал он после крещения Руси, не пожелал якшаться с новым Богом, святым семейством, его ангелами, архангелами и апостолами, тогда как старые Перун, Велес, Дажьбог, Хорс, Сварог, Стрибог, Семаргл и Мокошь были привычны и родственниками в язычестве домовым. Низвергнутые боги-идолы наслали на Русь мор и татаро-монгольское иго, кровь на земле вспухала рыхлыми коричневыми ручьями. Раскосые степняки жгли народ в великой лепоты храмах, вытаптывали бесчисленными табунами всякое жито, и ослаб русский народ духом и телом — так всегда бывало, когда ему веру меняли. Всегда бывало и другое: народ с новшеством обвыкался, неизменно приспосабливал его к себе — по Сеньке шапка!
Дедка Неглинский, озабоченный борьбой Добра и Зла, Правды и Кривды, Света и Тьмы, Жизни и Смерти, Начала и Конца со времен еще Юрия Долгорукого не вмешивался в дела мирских и духовных властей, каждый раз в стране этой через триста лет преходящих. Всегда брал сторону первых, потому что вторые были подвластны Лукавому и его нечистому воинству: чертям с бесами, кикиморам, марухам, ведьмам, бабам-ягам, полуденицам, полевым, русалкам, лешим, водяным, упырям и тому подобной твари. Не пожаловали фамилию Московского потому, что главным домовым назначили как бы с испытательным сроком до очередной служебной аттестации. Да так все и осталось без пересмотра — Вече Великое Доброжилов Руси, сдвинувшись с Киева, где хозяйничали то половцы, то татары, напоминало во все времена переезжую сваху. То Владимир, то Новгород, то Псков, то Суздаль, то Москва, то Тверь, то опять Москва, то Санкт-Петербург и снова-таки Москва. В дорожных мытарствах Вече Великое сильно забюрократело. Столько появилось в нем да при нем столов да департаментов, главных управлений и просто управлений, отделов и подотделов, секторов и групп, всевозможных объединений от самых простых и совершенно ненужных до научно-производственных. Тогда как дело доброжильское простое и веками проверенное: в каждом доме, в запечье, должен сидеть домовой и заниматься добрыми делами, оберегая хозяев от незаслуженных пакостей и происков разной чертовщины.
Что такое домовой? Дух да шкура, которая принимает разные обличья — то доброй бабушки, которая сидит на скамейке перед каждым подъездом, то девчушки, самозабвенно прыгающей на одной ножке через веревочку, играющею с подружкой в классики, а подружка и понятия не имеет, что напарнице несколько тысяч лет от роду, что она пять раз была на просушке. Домовой должен быть всегда начеку, прежде всего, на страже нравственности дома. Недаром дамочкам по ночам снятся всякие страсти, большей частью их как бы кто-то душит, а ведь это проделки кикиморы. С юношами и девственницами тоже возни хватает, распаляет им дьявол фантазии, а гражданам постарше, когда никакого спасу нет от бесовского зелья, приходится являться в виде спасительных подмигивающих и пляшущих чертиков, что в просторечии именуется «набрался до белой горячки». А сохранение семьи, любви, очага, здоровья — пустячные разве заботы?
Провидение руководит временем или время провидением? Великий Дедка был бессмертным духом, его не волновала проблема конечности собственного бытия, он никуда не спешил и никогда не опаздывал, время для него существовало совсем не так, как для людей. Он существовал во времени так же, как и время существовало в нем, они сосуществовали, независимые друг от друга.
Ни время не властвовало над ним, ни он над временем. Он не мог быть современным или несовременным, отсталым или передовым — они не бросали друг другу вызовов, никогда и ни по какому, пустячному или самому важному поводу. В кажущейся этой разъединенности было великое, не показное и органичное единство, ибо время в упряжке с пространством было только формой, тогда как содержанием она насыщалась либо Доброжилом, либо Лукавым, нередко, по человеческому неразумию, своеобразным коктейлем из того и другого.
