автономно, пеликаны неистово себя убеждают: ничего нет, а если и есть, это
можно изменить лучезарными улыбками и "всё-нормально-верой". Этот
аспект самообмана особенно прекрасен.
Считая до десяти, они могли бы вечно кричать "Марко", надеясь услышать
знакомое "Поло". Но у среды, в которой бедолаги обитают, другие планы на
рулоны заблуждений пернатых имбецилов.
Мэрилин сказали успокоиться. И она вкинула "барби".
Концептуальное посвящение пеликанов в дивный и свободный мир, где Кока-
Кола продаётся в бутылках и киосках, а газеты приносят едва ли не к двери.
Где Фромм может отсосать у id109311053, а Мейнерт в своей австро-
венгерской манере просто пришёл бы в исступление, взвесив собственное
ничтожное вещество мозга и самомнение @Olyan_7.
Им не нужны имена в свободном мире.
Аккаунты делают лица, пока лица расширяются в пространстве, теряя
симметрию и восприимчивость.
Им не нужны книги в свободном мире.
Информация приходит графически. С короткими фразами. Комиксами.
Панчлайнами.
Выготский в ахуе.
Шекли сказали выдохнуть. И он закурил.
41. Гамильтон и Харинг на мольбертах стен. Мадам Баттерфляй на игле.
Утончённое стремление быть оригинальным превращает человека в
заурядное ничто. Пусть общество и не эстетический феномен, но оно
выразительно диктует пеликану, что есть мода, что есть цель и кто там
главный.
Яма в асфальте как напоминание: объезжать придется вечность.
В деталях, что несут пеликану данайские дары, раскрывается невозможность
трансгрессии. Какие могут быть рамки, если выходить некуда?
Всё ещё трудно понять, к чему мыведём?
Тогда придётся напрячь каждый мускул ввиду вашей склонности к
рационализации. Внимание, тупой ублюдок, сейчас будет расшифровка.
Суммируй.
[Это бесконечная делимость в конечном пространстве. Зажатые в бетонных
катакомбах пеликаны не видят света, не слышат звуков, не различают цветов.
Как только новый тренд захватывает истерзанный разум, почти-что-примат
попадает в подчинение практической необходимости не забывать об этом. Он
не забывает не забывать. Он старается вспомнить, о чём он старался не
забыть. И его не волнует ценность явления. Он во власти минутного
поклонения незначительному счастью. Здесь он засыпает на обмане. Здесь же
- делает пару шагов назад в угоду антуражу, но оступается на тех выбоинах
посреди платных дорог, ломает тонкие ноги, а в голове мерцает лишь
звонкое: "Что же дальше?"
А дальше - уникальный моцион примитивных желаний. Кавалькада минетов
за обожание. Обычная пачка или красивая упаковка. Это уже не спираль, по
которой дети утекают в мировой океан, это лужёная воронка Бетти Форд, на
дне которой - точка размером с родинку обдолбанной Мэрилин. Она не хочет
быть лавд бай ю. Ведь она, как и ты, подчинялась необходимости глотать
барбитураты, пока её восторги не закончились ублюдочной панихидой и
кислотным Уорхолом из плеяды Гамильтонов или Харингов. Фолкнер
обязательно рассмотрел бы это со всех ёбаных сторон, чтобы написать ещё
один заунывный "Шум и ярость", как бы потакая рёву слепых и голодных
пеликанов. Такие как МакГэвин выводов не делают. Они лишь обращают
твоё рассеянное внимание на то, что ты ничем не отличаешься от
Arachnocampaluminosa. Полетать. Потрахаться. И подохнуть. Однажды ты
заметишь, что тебя давно поделили кубиты новостей и предложений,
спросишь себя, мол, как такое могло случиться, что ты утратил все нити
контроля. И мы тебе скажем это так громко, чтобы ты услышал: тебе уже
продали "билет на планету Транай", где господа нашли способ снять
медальоны со взрывчаткой с собственных артерий. Теперь они вымещают
злобу не на роботах - на тебе. Не чувствуешь побоев? А кого тогда трахают, пока ты летаешь?]
ЭТОТ ДИВНЫЙ НОВЫЙ ОРЛЕАН
#0004
- Амиго!
- Я согласен//
- Эй, я не тороплю тебя, приятель. Как только...//
- Пять кило. У меня есть пять кило//
- Ты шутишь?!
- У меня плохо с чувством юмора. Через две недели, в воскресенье, в 23:14,пристань "Саут Шор", в это время прибывает самолёт из Копенгагена.
Сделаем всё под шумок. Придёшь один//
- Окей, амиго! Подожди...в каком Орлеане? "Катриной" занесло? Или
обдолбился? Дегустация, да? Я понял!
