Последние слова Маруся дочитывала, давясь слезами. Дочитала, уронила письмо на одеяло и тоненько закричала, запрокинув голову:
– Господи, какой мужчина! Бежи к нему, Элька, бежи вниз! Потому что лучше умереть, чем потерять такого мужчину!
Посидев несколько секунд в своей почти молитвенной позе, Маруся скосила глаза на Элю. Та лежала в прежней позе, только одеяло с лица убрала. Наверное, для того, чтобы новая подружка хорошо услышала ее слова:
– А теперь пойди и выбрось эту писульку в сортир. И если ты еще хоть слово скажешь мне об этом письме, последующие дни в этой палате пройдут в полном молчании. По крайней мере, я со своей стороны это тебе гарантирую.
Маруся разом примолкла, словно пришибленная собачонка. Прижала здоровую ладошку к губам и не удержалась, прошептала почти обморочным голосом:
– Ой, Элечка, ты мне самое последнее скажи: кто же он такой?
– Никто, – устраиваясь поудобнее на подушке, ответила Эльвира. – Обыкновенный предатель. Грязь на дороге.
Девушек выписали в один и тот же день, ровно через неделю после их знакомства. Обе чувствовали себя не слишком хорошо, но были рады покинуть осточертевшую клинику. Особенно страдала Маруся: привыкшая к родительским харчам, она совсем не наедалась больничной пищей.
За Элей, как и обещал, приехал отец с институтским водителем. В вестибюль больницы девушка спускалась с опаской. Юры там, по счастью, не оказалось. Водитель, с которым Эля была немного знакома, в ответ на ее приветствие промычал что-то неопределенное. Он явно был зол и раздражен, и ему не терпелось поскорей освободиться. Эле вообще последние несколько дней казалось, что люди вокруг ведут себя как-то нервно. И только отец выглядел безмятежно счастливым.
– Исцелилась моя доченька, – сказал он и шутливо пожал Эльвире руку. Так он и в детстве говорил, когда после болезни она в первый раз вставала с постели.
Эля в ответ неловко обняла отца и попыталась придать лицу по возможности бодрое выражение.
Маруся застыла на пороге больничного корпуса и тоже старалась выглядеть безмятежной. Перехватив Элин взгляд, махнула подруге рукой и зашагала по дорожке к воротам. Но Эля немедленно догнала ее, схватила за плечо и отвела к машине.
– Куда ты собралась? – выговорила подруге. – У тебя же квартира сгорела и денег нет. Полезай на заднее сиденье. – Потом, повернувшись, объяснила отцу: – Папочка, Маруся поедет с нами. Я пригласила ее к нам в гости. Ты же не против?
Отец поспешно закивал, а водитель еще больше помрачнел и взмолился:
– Ну, поехали, что ли, Иван Сергеевич. Дел нынче невпроворот.
За сорок минут доехали до дому. Водитель гнал так, будто спешил на пожар. Высадил их у дома и сразу уехал, бросив на прощание:
– Ну, крепитесь, Иван Сергеевич. В такой уж стране живем.
– О чем это он? – спросила Эльвира, тревожно глянув на отца. Но отец только плечами пожал.
Мать выскочила в прихожую в халате, с растрепанными волосами. Эля сообразила, что до их прихода мать спокойно сидела над очередным научным трудом и к приему гостей не готовилась. Заметив рядом с дочерью незнакомую девушку, улыбнулась гостье ласково и безмятежно.
– Знакомься, мама, это Маруся, моя соседка по палате, – объявила Эльвира. – Все ее имущество сгорело. Ей некуда идти. Я подумала, что она может немного пожить у нас.
Мать шагнула к Марусе, ласково обняла за плечи:
– Бедная моя, так все и сгорело? Конечно, девочка моя, какой разговор. Проходи, располагайся. Вот прямо по коридору – Элечкина комната.
Но, подтолкнув Марусю в сторону комнаты, дочь придержала за руку, легонько кивнула ей в сторону кухни. Неужели мать недовольна появлением Маруси? – тревожно подумала Эля. Ведь прежде в их квартире вечно находили приют бездомные аспиранты и разведенные коллеги родителей.
– Понимаешь, Эльчонок, – сказала мать, теребя от смущения рукав ветхого халатика. – Я не знаю, чем нам кормить твою гостью. Для тебя мы захватили обед из институтской столовой, но вот ей… Я в панике…
– Да ты что, мама! – изумилась Эльвира. – Неужели не найдется чем накормить одного человека? Сейчас я приготовлю нормальный обед, и мы все вместе сядем за стол.
