Феба повернула за последний угол – и почти подавилась своей первой конфетой. Три ее компаньонки с любопытством уставились на нее.
– Где ты была? – Тесса прищурила глаза. – Что у тебя там?
С маленьким молчаливым писком от чувства потери, Феба уронила бумажный пакет на тротуар позади себя и наступила на него. Затем вытянула руки перед собой.
– Совершенно не представляю, что ты имеешь в виду. Я только разыскивала наемный экипаж, который отвезет нас домой.
Тесса уставилась на нее с кислым выражением лица. Феба с тоской подумала о лимонных леденцах.
– Хмм. Хорошо, полагаю, мы должны начать наши приготовления к этому вечеру. Немедленно отправляемся домой.
Феба позволила увести себя, бросив только один тоскующий взгляд через плечо на восхитительный грех, оставшийся незавершенным, раздавленным на тротуаре.
Через бродящую вокруг толпу ей вдруг показалось, что она увидела, как кто-то остановился и поднял ее брошенный бумажный пакет. Затем юбки и зонтики заслонили происходящее от нее.
Феба вдохнула. Когда она научится? Грех не окупается.
Спальня хозяйки в Брук-Хаусе была огромной женской фантазией из кремового шелка, обрамленная мерцающим золотым бархатом. Здесь было три комнаты, если считать просторную гардеробную с многочисленными вешалками, чтобы вместить гораздо больше платьев, чем Феба могла себе представить, не говоря уже о том, чтобы иметь.
Вместе с примыкающей к ней гостиной, спальня была больше, чем весь первый этаж Торнхолда. В двух каминах, расположенных друг против друга, горел яркий огонь, разгоняя весеннюю прохладу в воздухе, что также делало комнату немного теплее, чем в Торнхолде. Феба прошлась по комнате, почти боясь прикасаться к хрупким хрустальным бутылочкам на золоченом туалетном столике или к изящной перламутровой отделке на утонченном секретере. Она никогда в жизни не видела такого великолепия. Казалось, все это предназначено для кого-то другого, не для нее.
Девушка избегала смотреть на другой дверной проем, благоразумно устроенный в раскрашенной панели с определенной точностью. В комнате ее милости находилась собственная дверь в покои его милости, расположенные по соседству.
Острожное покашливание донеслось от двери.
– Конечно же, пока вы остановитесь не здесь, мисс Милбери, – одобрительно произнес Фортескью, высокий и чрезвычайно корректный дворецкий Брук-Хауса, когда заметил ее застенчивое избегание этой проклятой двери. – Но я подумал, что вам может понравится, если вы увидите, где ваша милость будет жить после свадьбы.
Ваша милость. Он говорил о ней, Фебе Милбери, дочери викария – будущей герцогине Брукмур.
Прекрасная комната, казалось, сомкнулась вокруг нее. Ревущее пламя – неужели его разожгли только для того, чтобы обогреть комнату для этой экскурсии? – казалось, поглотило весь воздух в помещении. Феба закрыла глаза от волны страха и прижала руку к сжавшемуся горлу.
Фортескью мог подумать, что ее поступки – это доказательство девичьих страхов перед супружеской постелью, в конце концов, эта самая постель надвигалась на нее, как громадная золотая баржа посреди моря, представленного ковром цвета пшеницы! – но Феба не беспокоилась о его мнении. Ее пугала вовсе не брачная ночь.
Ее пугало само замужество.
Викарий, Тесса, Дейдре и Софи – все они были сейчас в своих комнатах, устроившись, чтобы остаться в этом доме до свадьбы.
Что до нее, то она останется здесь и после свадьбы.
Навсегда.
Феба никогда не покинет Брук-Хаус, за исключением того, чтобы отправиться в какой-то другой из домов своего мужа. Она попрощается с кузинами, тетей и отцом после свадьбы, и они уедут, а она останется… навсегда.
Это слово продолжало оставаться в ее сознании, цепляясь за него, словно сломанный ноготь за красивую ткань. Это дело с браком было такое… постоянное. Что, если в будущем ей не понравится Брукхейвен? Что, если она, в конечном счете, начнет ненавидеть его?
Навсегда.
Девушка повернулась спиной к прекрасной комнате и открыла глаза. Выдавив из себя слабую улыбку, она сделала вдох.
– Все это так замечательно. А теперь вы проводите меня в мою комнату?
