Ее грудь ныла, словно она слишком долго сдерживала дыхание, а ее зрение обрело хоть какую-то ясность.
Затем появился викарий, обхвативший ее в неуклюжем, но восторженном объятии. Одного этого странного происшествия было бы достаточно, чтобы выхватить ее из странного момента слабости, но затем отец поцеловал ее в лоб и произнес слова, которые она стремилась услышать от него всю жизнь.
– Ты все сделала удивительно правильно, моя дорогая. Я очень горжусь тобой.
Слова, которые она никогда больше не услышит, если разорвет эту помолвку.
Все было так ясно. Если она заговорит в этот момент и объявит о своей ошибке, то не будет больше ни неуклюжих объятий, ни энергичного одобрения. Она немедленно вернется обратно к своей роли заблудшей дочери викария, за которой нужно наблюдать, как за воришкой, чтобы она не возвратилась на свой прежний греховный путь.
Старая боль перемешалась с новой болью, и Феба спрятала лицо в отцовском жилете, чего ей не позволялось делать в течение многих лет. В ее объятиях он казался меньше – более изнуренным и похудевшим.
Хрупким. Какое странное слово, чтобы описать ее высокого, мощного отца.
Феба закрыла глаза, представляя человека, которого она знала много лет назад, еще до того, как он начал превращаться в того, кто сейчас стоял перед ней. Викарий всегда был угловатым и довольно высоким… но сейчас он казался каким-то хрупким.
Копна седых волос, решительные густые брови, которые добавляли внушительности остроте его ледяных голубых глаз… – все это было на месте, но более тонким, менее энергичным.
У возраста есть конец. Она никогда не верила, что может наступить конец для викария… до этого момента. Боль и тоска из-за потерянных лет нахлынули на нее. Так много времени потрачено впустую…
Больше так не должно продолжаться.
Тяжесть ответственности навалилась на нее с внушительной требовательностью. Если осталось всего лишь несколько лет, разве она может отказать им обоим в единственном шансе сделать это время приятным? Будет разумным, совершить следующее… взять то, что ей предложили и быть довольной этим.
Затем пришли слезы, тихие и горячие, которые потекли из ее глаз вопреки всем стараниям сдержать их.
– О, папа…
Удивительно, но викарий просто обнял ее и чуть сильнее, чем нужно похлопал дочь по спине.
– Ну-ну, моя дорогая. Полагаю, что невеста имеет право на небольшое проявление чувств, пока она делает это в кругу семьи, а, Брукхейвен?
Брукхейвен откашлялся.
– Могу я надеяться, что таких случаев не будет много?
Викарий уверенно усмехнулся.
– О, не нужно беспокоиться об этом. Моя Феба самая разумная юная леди.
Моя Феба. Моя дорогая. Слова, которых девушка так жаждала.
Она нечаянно претворила в жизнь мечты своего отца.
А что насчет твоих собственных?
Отчаяние и чувство потери смешались с желанием получить еще больше редкого одобрения викария. Феба глубоко вдохнула запах табака, исходивший от жилета викария, затем выпрямилась и промокнула глаза со скромной улыбкой дочери викария на лице.
– Прошу вас, извините мою невоздержанность, милорд, папа. Сейчас со мной уже все в порядке.
И она была в порядке.
Нет, ты не в порядке. Все совсем не так, как это должно было быть, и ты знаешь об этом.
Да, она в порядке. Феба была помолвлена с замечательным, привлекательным мужчиной, который может сделать ее одной из богатейших женщин в Лондоне – и она наслаждается неограниченным одобрением викария в первый раз за всю свою жизнь.
Что же в этом было не так?
Что-то внутри нее испустило последний отчаянный вопль, а затем, наконец, к счастью замолчало.
