– Не понял.
– Вот сейчас я смотрю на тебя, – сказал Хелье, – но совершенно точно знаю, что Любава провела рукой по волосам.
– Э… – сказала Любава.
– И что же? – спросил Яван.
– В Старой Роще учат видеть затылком, – объяснил Хелье. – Тот, кто убил Рагнвальда, хорошо это знал.
– А Рагнвальд учился в Старой Роще?
– Ты быстро соображаешь. Да. Более того, тот, кто его убил, похоже, знал Рагнвальда лично. Некоторое время они шли по городу вместе, быстрым шагом. Прибытие на Улицу Толстых Прях не входило в планы подосланного. Он дождался густой тени слева по ходу. Нож был в рукаве. Возможно, он сделал движение, будто указывая на что-то рукой, издал восклицание. Не знаю. Рагнвальд остановился, повернул голову, и в этот момент ему всадили нож. Произошло это очень быстро, и тем не менее он успел среагировать. Даже сверд вытащил. И даже достал своего убийцу свердом и легко ранил. После этого он упал, а убийца быстро ушел. Рагнвальд поднялся и добрался до Улицы Толстых Прях.
Любава слушала очень внимательно. Глаза ее не мигали, губы вздрагивали.
– Тебе это кто-то рассказал? – спросил Яван.
– Остались следы. Кровь. Где-то гуще, где-то реже. Целая лужа там, где Рагнвальд свалился в первый раз, и несколько пятен на равном друг от друга расстоянии по пути ухода убийцы. Кровавый след Рагнвальда до самой Улицы Толстых Прях. Где-то роса размыла след, но есть камни и есть трава вдоль стен. Достаточно красноречивые собеседники.
– Этому тоже учат в Старой Роще?
– Да.
Яван кивнул, не глядя на Хелье. Он явно о чем-то напряженно думал. Было похоже на внутреннюю борьбу.
– Мне нужно узнать, зачем ухарям понадобилась Любава, – настаивал Хелье. – Подставлять Детина – это одно, Детин богат, у него много недоброжелателей. Хотя дико это как-то все. Убить одного, чтобы насолить другому. Но при чем тут Любава?
– Ты собираешься спрашивать об этом у Гриба? – спросил Яван.
– Не только об этом. Но и об этом тоже.
Яван снова кивнул.
– Хорошо. – Он вздохнул, встал, подошел к ставне, приоткрыл ее, а затем захлопнул раздраженно.
– Как это все не к спеху! – сказал он. – Что-то затевается в этом городе. Знать бы, что именно.
– Это нетрудно, – возразил Хелье. – Идет борьба за власть. Житник делает вид, что он лоялен и спокоен, Ярослав делает вид, что он совершенно не хочет вдаваться в дела правления. Спасибо тебе за Гриба. Поговорим после как-нибудь.
– Ты не собираешься ли туда один идти? К Грибу?
– Не переживай. Не один, с Любавой.
– Это глупо.
– Нет. Разбойники – народ суеверный. А монахов в Новгороде все боятся. Уж не знаю, почему.
– Это правда.
***
На первый взгляд Черешенный Бугор мало отличался от других небогатых концов Новгорода. Те же грязные улицы, те же покосившиеся домики, то же почти полное отсутствие деревьев – их вырубали для мелких нужд. Что это были за нужды, нынче никто уже не помнил. Бедные люди не придают большого значения естественным ресурсам и их употреблению, и известны своей расточительностью по отношению ко всему, что не принадлежит им лично, поскольку то, что принадлежит им лично добывалось трудом тяжким, а все остальное появилось само по себе.
Когда-то Черешенный Бугор был совсем другой – богатые землевладельцы, чьи семьи получили владения еще от рюриковых щедрот, селились там, на пологом склоне, соревнуясь между собой убранством замысловатых построек. Во времена Хельи Псковитянки, любившей простор и новые места, новгородская знать потянулась за правительницей в пригород. Князь Владимир, прибывший на посадничество, склонность имел к скоплению народа и, побросав загородные хусы, боляре снова переместились в город. Оказалось, что Черешенный Бугор уже занят, причем далеко не самым приятным людом. Непрошеных поселян можно было бы выжить, но у Владимира возникли соображения управленческого порядка. Когда тати да разбойники живут в одном месте, их легче контролировать. Если их выгнать, они расползутся, как змеи или крысы, по всему городу и окрестностям, и ловить их, если придет такая нужда, будет намного труднее. За двадцать лет болярского отсутствия жилые постройки Черешенного Бугра пришли в полуразрушенное состояние, и в любом случае пришлось бы сносить всю эту рухлядь и строить новое – не проще ли сразу на новом месте? Единым указом повелел посадник приближенным и желающим стать таковыми селиться к югу и западу от детинца, а север не трогать. Так и сделали. А Черешенный Бугор так и остался во владении татей.
