– Случилось что-нибудь? – спросил он серьезно и озабоченно.
– Рагнвальда убили, – сказала она тихо. – Прямо под окнами.
– Хм, – сказал Детин неопределенно и нахмурился.
– Я не могу там быть одна. Пойдем со мной.
– Сейчас?
– Да.
Детин помолчал и вдруг порывисто ее обнял. Любава положила голову ему на грудь и заплакала.
– Хорошо, – сказал он. – Эй, ты! Ратник! Иди сюда, не уходи.
Ратник подошел.
– Следуй за нами, – велел ему Детин. – Получишь три сапы.
– Не больно и много, – заметил ратник.
– С тебя хватит.
Огорченный нестабильностью цен на услуги сопровождающего, ратник тем не менее решил, что три сапы лучше, чем ничего. Правда, Любава уже дала ему пять сап, плюс одну сапу на взятие метлы напрокат в целях мордоохаживания, кою сапу он заначил. С другой стороны, она обещала ему еще пять сап завтра. Но, может, обещание Детина отменяет обещание Любавы, и тогда он получит на … две? … да, кажется, на две … сапы меньше, чем рассчитывал. Это несправедливо. Ну да ничего. Сейчас Детин … Прежде всего – куда это мы идем? А, обратно, к Толстым Пряхам. Сейчас Детин даст ему три сапы, а завтра он, ратник, вернется как ни в чем не бывало, постучится к Любаве и вежливо осведомится, где его обещанные пять сапов. А если она скажет, что три он уже получил от Детина, тогда он потребует хотя бы нехватку в две сапы, все время упирая на то, что такого уговору не было. Две или три? Лучше три. Вообще, когда считаешь, многое путается. Давали бы уж сразу гривну. Или две. Проще.
***
Детин проснулся на рассвете в прекрасном настроении, полюбовался на ровно спящую рядом и величественную во сне Любаву, поднялся, спустился вниз, умылся, велел служанке разбудить повара и накрывать на стол, вышел из дому, погулял по палисаднику, снова зашел, поднялся наверх, и распахнул ставню. Свежий утренний воздух ворвался в спальню, солнце заиграло на горизонтальных поверхностях, и до слуха Детина донеслись какие-то очень деловые разговоры с улицы. Он выглянул. Несколько ратников вышли из дома напротив и направились в соседний. Продолжают опрашивать, понял Детин. Скоро и сюда придут. Запереть, что ли, дверь на все засовы и не отзываться? Впрочем, один из ратников уже успел заметить его в окне. Ну и леший с ними.
Любава проснулась, села, мигая, на постели, и улыбнулась Детину. Он подошел, и они поцеловались.
Завтрак повар приготовил не очень тщательный – очевидно спросонья. Но Детин и Любава все равно съели его с удовольствием. И вышли посидеть на солнышке в палисадник. Усадив Любаву на длинный ховлебенк, Детин лег не него же, на спину, и положил голову Любаве на колени. Они молчали и улыбались. Любава гладила Детина по волосам.
Приближался полдень.
В дом постучали. После каких-то объяснений, данных служанкой, визитеры прошли через дом и вышли в палисадник, оказавшись ратниками. Четверо.
– Детин, – сказал Горясер, улыбаясь.
Детин поднялся и сел.
– Да?
– Тебя требует к себе посадник.
– Прямо сейчас? – спросил Детин на всякий случай. Не хотелось никуда идти.
– Да, увы. Очень срочно.
– Хорошо.
Детин вошел снова в дом, нацепил в спальне сленгкаппу, прихватил кошель, и последовал за ратниками.
В детинце они не направились сразу в терем, но пошли обходным путем. Очевидно, посадник тоже любит посидеть на солнце, подумал Детин.
За теремом обнаружилась плетеная ограда, а за оградой четыре прямоугольных углубления в земле. Ямы, вспомнил Детин.
– До свидания, – сказал Горясер и вышел за ограду.
Детин остался в окружении трех ратников.
– Если тихо отдашь кошель, – сказал один ратник, – то вот, видишь, мы тебе дадим веревку. А то там глубоко, ежели прыгать, то ноги поломать можно. А по веревке спуститься – одно хвоеволие. Мы подержим.
– Вы это что же? – удивился Детин.
– Так велено. Потом тиун придет и будет тебя обо всем расспрашивать, расспрашивать. А наше дело маленькое, нам тебя только в яму пихнуть, и все. Но войди в наше положение, строитель Детин. Люди мы подневольные, хвоеволия нам мало, платят столько, что сказать стыдно. Вот мы и промышляем помаленьку. Вон в той яме сидит один, так он сразу согласился, и мы его даже подкармливаем иногда. А вон в той, там мужик кричал, разгорался в душе своей, обзывал нас словами подлыми. Пришлось его столкнуть без всякой веревки. Он там уже неделю стонет. Ну, недолго ему осталось. Так что, отдашь кошель? Мы ведь все равно возьмем, так лучше сам отдай.
