Слушаю я мужичонка – ушам не верю.
– Ну, а телега твоя где же? а лошадь?
– За упрямство мое отняли; только кнут вот, как на смех, оставили: «Куда нам такой кнутишка!» Иду я по улице, плачу. Ан навстречу тот разбойник с мешком, самого меня в коня обернул, моим же кнутом подгоняет. Уж эта распроклятая орда! Лишь бы только наш царь-батюшка – дай Бог ему долгого царствования! – не мирился с их Бонапартом. Войска своего у него хоть и тысячи тысяч, да все мы на супостатов ополчимся, никому пощады не дадим.
«Все сие, – думаю про себя, – в дневник свой для Варвары Аристарховны занесу».
Тут вдруг в голову мне ударило: «А ведь дневник-то у меня дома в ящике стола оставлен! Ну, да делать нечего. Другого случая такого опять не дождешься»…
И пошел с мужичком. Проходим мимо обгорелого дома. А из подвала вопли детские:
– Мама, мама! Хлебца, корочку хлебца!
Заглянул я в разбитое оконце; а там женщина, еще не старая, но одни кости да кожа, а вокруг детишки мал мала меньше. Увидала нас, испугалась:
– Ой, не замайте! Погорельцы мы, нищие; сами третий день голодаем.
– Помочь малышам сам Бог велит, – говорю я мужичку. – Где бы нам раздобыть для них чего-нибудь съестного?
Услышала меня та женщина, взмолилась:
– Помогите, люди добрые! Господь наградит вас!
– Сейчас пойдем, поищем, – говорю ей. – Потерпи маленько.
– Ну нет, прости, соколик, – говорит тут мужичонка, – в таком разе я тебе уж не товарищ. Мне бы поскорее до деревни моей добраться.
Сказал и один вперед пошел. А я стою и сам не знаю, где что искать-то: кругом – пожарище, остовы печей и труб. Но взялся за гуж – не говори, что не дюж.
Вон каменный дом с колоннами; видно, барский. Но крыши нет; одни голые стены, а окна, без рам и стекол, зияют, что вытекшие глаза у слепца. У Толбухиных в Смоленске погреб был, однако же, под сводами, на случай пожара, чтобы огню не проникнуть. Может, и здесь тоже.
Влез внутрь дома, перебираюсь через груду кирпичей. Так и есть: за грудой – подъемная дверь с кольцом. Берусь за кольцо, а дверь сама собой уже поднимается; из-под двери же голова полуобритая высовывается, образина богомерзкая, эфиопская.
Не успел я и ахнуть, как эфиоп меня за ноги в подвал за собой втащил, и дверь сверху опять захлопнулась.
Сам я на полу лежу, а он верхом на мне сидит, рукою горло мне сдавил, что железными тисками.
– Ты его еще задушишь, Мирошка! – говорит ему кто-то. – Пусти его: все равно не убежит.
Пустил тот меня.
– Вставай, ну!
Встал я, дух перевожу, кругом озираюсь.
Посередине подвала стол; на столе в пустых бутылках свечи церковные горят. Пол рогожами устлан; на рогожах же горы всякого добра: одежда дорогая, материи шелковые кусками целыми; посуда золотая и серебряная, утварь церковная, оклады образов в драгоценных каменьях. По одной стене – рядами кадки и кадушки, по другой – банки и бутылки; на третьей ружья и сабли развешаны, а по четвертой пуховики разостланы, да на тех пуховиках человек шесть или семь таких же полуобритых молодцов развалилось.
«Острожники! Знать, конец мне пришел!» – Молитву про себя творю.
А они совет промеж себя держат, что делать со мной, рабом Божьим.
– Выпустите меня, братцы! – говорю. – Ведь и вас Ростопчин тоже из тюрьмы выпустил.
– Ишь, щенок, догадался, с кем судьба свела! – смеется один.
– Не токмо он нас выпустил, – говорит другой, – а и оружием всяким из Оружейной палаты против Бонапарта снабдил. И постарались же мы для него! Сколько ихнего брата на тот свет спровадили!
– Да и себя не забыли, – говорит третий. – Покойникам вечный покой, а живым хлеб да соль… да еще злата, серебра и скатна жемчуга впридачу!
Хохочет тоже, и товарищи кругом «ха-ха-ха!»
– Ну, а ты сам-то что за гусь? – говорит мне Мирошка. – Зачем к нам сюда пожаловал?
Рассказал я им тут про тех детишек голодных, ради коих ненароком к ним забрел.
– А что ведь, ребята, – говорит один, – детские молитвы к Богу доходчивы; в каторге ли век свой покончим, на поселении ли в сибирской тайге – коли голодных теперь накормим, так малость наших грехов нам, может, и отпустится.
– И то правда, – говорит Мирошка. – Но буде ты, пострел, дорогу к нам другим укажешь, так я тебя вот чем угощу!
