Исчезли печати и бланки, исчезли многие письма, программные документы. И все же сколько нового, ценного внес архив в изучение истории революционного движения в России в 70–80 годах XIX века!
Варианты программы «Земли и воли». Первая программа, переписанная рукою А. Оболешева на двух листах папиросной бумаги. Проект устава «Земли и воли», два варианта, и также рука Оболешева; поправки и замечания к проекту самого Оболешева, Александра Михайлова, Квятковского.
Многочисленные письма и грозные предупреждения, которые посылались Исполнительным комитетом «Народной воли» царским палачам, письма из тюрем товарищей, приговоренных к казни, проекты договоров и… четыре тетради.
Они аккуратно переписаны женской рукой. Записи в тетрадях столь поразительны по своему содержанию, что, бесспорно, они являются самым ценным материалом из всего, что сохранилось в архиве.
Это тетради Николая Васильевича Клеточникова.
Его имя не воскрешает картин героической борьбы: подкопов под полотно железной дороги, выстрелов на Дворцовой площади, взрыва столовой Зимнего. Но Клеточников был, пожалуй, одной из самых героических фигур среди корифеев народовольчества.
Худощавый, среднего роста, со впалыми щеками, он говорил негромко, глухим голосом и не знал, куда девать свои руки. Что-то неуклюже-детское, чистое, мягкое светилось в этом человеке. Он приехал из глухой провинции, и народовольцы, с которыми познакомил его Александр Михайлов, показались ему гигантами. Клеточников смотрел на них с обожанием, с трепетом и втайне мечтал быть похожим на этих людей.
А «гиганты» с восторгом взирали на этого болезненного, тихого «ангела-хранителя».
И он действительно в течение двух лет охранял партию «Народной воли» от ударов жандармерии. Клеточникову по настоянию Михайлова удалось устроиться письмоводителем в секретнейший отдел политического сыска Третьего отделения, а потом и департамента полиции.
Трудно даже представить себе ту моральную пытку, которая длилась для этого кристально чистого человека два года. Он был в логове царских опричников, его ценили там за красивый почерк, молчаливость, за то, что живет он одиноко, никого у него не бывает, ни к кому он не ходит, обедает в кухмистерской и всегда «готов предстать перед начальством».
Такой человек был сущим кладом для секретной работы. Это был клад для революционеров.
И вот его тетради.
Списки шпионов, которые состоят на жаловании, шпионы добровольные, лица, на которых секретный сыск имеет виды. Где, когда, кем производились обыски и аресты, у кого в ближайшее время они намечаются, кто состоит на подозрении жандармов, за кем установлен секретный надзор. Сведения о людях, которых жандармы считают революционерами, но они не известны руководителям народничества. Как ведут себя арестованные на допросах, выдали ли кого, пытают ли их…
Записи Клеточникова — в своем роде единственный источник, из которого исследователь может почерпнуть не только факты; он узнает о том, что «думают» сделать жандармы, характеристики людей, работавших в Третьем отделении. Многие документы фонда Третьего отделения и департамента полиции в настоящее время можно восстановить, пользуясь только таким путеводителем, каким являются тетради Клеточникова.
Кто еще расскажет о том, как пытали Александра Соловьева, стрелявшего в царя 2 апреля 1879 года, о делах матерых шпионов вроде Шарашкина, Райнштейна, которые были уничтожены народовольцами (жандармы не могли никак понять, откуда революционеры узнали о подлой деятельности этих «пауков»)?
Клеточников был арестован 28 января 1881 года на квартире Колоткевича; он зашел к нему, чтобы предупредить об аресте. Приговоренный к смертной казни, которую потом заменили вечной каторгой, он через год после суда погиб в Алексеевском равелине.
Такова судьба этого удивительного, уникального по своему значению архива. Теперь он мирно стоит на полке, верно служит исследователям. В 1932 году все материалы архива «Земли и воли» и «Народной воли» были изданы Обществом политкаторжан.
Уж поскольку мы заговорили об архивах народников, то расскажем и о том, сколь драматически сложилась судьба другого, очень небольшого по количеству документов, но чрезвычайно важного по значению архива.
