Спящий с Джейн Остин - страница 14
Однако если вы ввязываетесь в диалог с церковниками (хотя на самом-то деле он быстро превращается в монолог), осторожно предполагая, что их болезненное увлечение образом Отца — это комплекс неполноценности размером примерно с Бен-Невис[36], они объявляют вас злодеем. А что мне кажется самым оскорбительным в самодовольстве святых отцов, так это окружающая их атмосфера вежливого превосходства. Все, кто не согласен с их авторитетным мнением, — просто бедные близорукие души, остро нуждающиеся в том, чтобы их атеистическое зрение было подправлено с помощью христианских контактных линз.
Если вы напоминаете этим святым ребятам, что Христу нравилось, когда проститутки мыли ему ноги, они невозмутимо слушают вас. Если вы допускаете существование инцеста в саду Эдема (не говоря уже о том, что Каин и Авель не могли не иметь сестер), они безмятежно улыбаются. Вам не удастся стереть с лиц святош эту глянцевую отполированную фанатичную улыбочку. Вывалите на них кучу дерьма — и они просто переадресуют его Богу. Господу не привыкать. У него наверняка имеется большой опыт в этом деле, вы не находите?
Местного поверенного Всевышнего зовут отец Мерфи. Для друзей — Картошка (не могу сказать, что стал одним из них). Вероятнее всего, во время личных бесед Бог называет его именно Картошкой, а не отцом, поскольку отец Мерфи называет отцом Бога, и так им удается избежать путаницы в этом вопросе.
До того как я взялся за это автобиографическое попурри (а почему я за него взялся, вы узнаете немного позже), мне пришлось очень несладко. Я устал и вымотался, как долбаный верблюд во время рамадана, и потому с радостью принял предложение падре посетить осужденного — «на срок его биологической жизни, без права досрочного освобождения». Иной раз самые простые слова вызывают жутчайшую депрессию. Ничего удивительного, что Гамлет свихнулся, когда начал читать книжки.
Обширный и дородно-яйцевидный отец Картошка (я мгновенно опознал в нем завзятого сластолюбца) походил на человека, принимающего пищу никак не менее шести раз в день. А текстура его носа позволяла предположить в нем и склонность к ежедневной кружечке мальвазии.
— Не желаете ли глоточек красненького? — спросил я, когда святой муж, отдуваясь, вошел в мою камеру. В его глазах затеплился интерес, быстро, впрочем, угасший, когда он увидел у меня в руке стакан с малиновым сиропом.
— Благословение тебе, сын мой, — пробормотал он, но мой тренированный слух лингвиста ни на миг не позволил усомниться в истинном значении этой фразы, звучавшей примерно так: «Что б ты сдох, сраный психопат». Честное слово, я был ошарашен, услышав подобное изречение из уст служителя Господа нашего.
Несмотря на мерзкие злопыхательские статейки обо мне, которыми пестрела желтая пресса, отец Картошка казался спокойным и безмятежным. Возможно, он несколько встревожился бы, узнав, что вся эта газетная ложь была правдой… но, откровенно сказать, я в этом сомневаюсь. Священники похожи на жирных, самодовольных котов, бродящих по забитой машинами автостраде: они уверены, что у них в запасе имеется лишняя жизнь-другая. И даже если случайный паровой каток расплющит его — ну и что с того? Святой муж вознесется к Жемчужным Вратам; он ведь носит униформу компании Господа, и, стало быть, вход для него открыт. Кто посмеет сказать ему «нет»? Какой-то жалкий старый рыбак-привратник? Не выйдет, дорогуша. Священник — бесспорный клиент рая. Как же иначе, коли его босс, Отец Небесный, возглавляет всю эту контору!
— Я полагаю, ты бывший католик, сын мой? — Святой отец закинул пробный шар. — И теперь душа твоя скорбит…
Вот так всегда! Стоит только выйти из их клуба — и тебя тут же начинают считать неврастеником, который, видимо, думает, что способен ходить по воде или превращать ее в вино.
— Бывший, сплывший, отваливший, — отозвался я, лениво теребя свой растоптанный шлепанец. Я сам толком не понял, что сказал, но мне понравилось, как это прозвучало.
