От лларанского корабля не осталось и следа. Ни малейшего.
Риерсон выполз из цветочной клумбы и поднялся на ноги. Подобрал ружье, проверил, не забит ли ствол, не поврежден ли механизм. Довольный тем, что все в порядке, неуверенно пошел к катамаунту. Большая красная машина стояла без стекол, и несколько рваных дырок в ее кузове показывали, куда делись обломки воздушного судна. Какимто чудом шины не были повреждены.
Смахнув крошки стекла с сиденья, Риерсон забрался внутрь. Он все еще был в шоке; в голову не пришло, что поблизости могут быть еще ллари. Мотор завелся с первой попытки, громко урча в наступившей после взрыва тишине.
Он поехал. Ветрового стекла не было, а ветер, свободно проходящий в кабину, был холодным; пришлось застегнуть куртку. Так он, нагнувшись, и ехал на север, прочь от Бакстера. Закатное солнце эффектно разукрасило облака.
Когда совсем стемнело, Риерсон остановил машину и пошел пешком. Фары были разбиты, вести вслепую он не собирался. Он хотел просто убраться подальше от Бакстера, как можно дальше. Он замерз, устал и был сбит с толку. И испуган.
Испуган до чертиков.
Волоча ноги, он продолжал двигаться на север.
Для Брэдфорда Донована время останови лось: в камере свет никогда не выключался. Часы у него забрали вместе с остальными личными вещами — даже сигарет не оставили.
Допрос, ему сказали, будет, как только командир найдет время. Но командир был занят: наводил дисциплину и порядок среди подчиненных. А пока заключенного достаточно регулярно кормили и водили в туалет вниз по коридору, когда он высказывал такое желание.
И это были все доступные ему теперь развлечения. С тюремщиками он общался мало — только когда двое приносили ему поднос с едой, причем один держал поднос, а второй — зловещего вида дубинку. Потом они возвращались и забирали посуду, с подозрением пересчитывая тарелки и приборы. Так и тянулось время, Донован уже сам начал проситься на допрос, но безрезультатно. Целые дни он лежал на кровати и глазел в потолок. Он не знал, как идут дела, — одержали победу лларанцы или нет. Он мог о чем-то догадываться только по некоторым словам охранников и по тому, как ужасно они скучали. Видимо, положение Земли действительно было неважным. Если бы лларанцам что-то грозило со стороны землян, то скучать им не пришлось бы.
Значит, Земля не способна к возмездию.
Среди звезд, вдоль границы Федерации, врага сдерживали редкие земные флоты. Они превосходили врага техникой, но уступали ему в числе. Стоит только ослабить эти флоты, чтобы выгнать ллари с Земли, и орды противников прорвутся. Спасти три мира, чтобы потерять пятьдесят… Никто бы на это не пошел, даже если один из этих трех миров — Земля.
Земля, Венера, Марс — первая, вторая и третья планеты, когда-то заселенные людьми.
Земля, Венера, Марс — предательская атака принесла позорное поражение от рук врага, которого всегда считали слишком тупым для такой победы.
Земля, Венера, Марс — потери в межзвездном конфликте, разменные пешки в космических шахматах. Отрезанные от Федерации, захваченные врагом, сброшенные с доски.
Когда-нибудь в далеком будущем, когда удастся проникнуть в глубины Империи Четырех тысяч солнц, враги заплатят кровью за свою жестокость.
Но это в будущем, а настоящее было очень печальным. Донован сомневался, доживет ли он до конца войны. Что толку гадать — он все равно умрет в плену раньше. Не важно, расстреляют его, оставят за решеткой или переведут в концлагерь. Неужели он прожил пятьдесят лет, полных риска, бороздил космос и сражался для того, чтобы прийти к такому жалкому концу? И ведь всегда был глубоко убежден, что он — герой, победитель.
Теперь, судя по всему, единственными победителями будут ллари. Сколько же рас, задумался он, могут быть уничтожены расширяющейся Империей, — рас, состоящих из миллиардов личностей, таких, как он сам, со своими чертами характера, мечтами, со свои ми чувствами — любовью, ненавистью; личностей, которые погибнут или будут порабощены, когда их цивилизации потерпят поражение.
Тощие захватчики из Лларанской империи знали все это очень хорошо.
