Пока дело рассматривалось в Гулатинге, его активно освещала пресса: новые фотографии хутора в Аньедалене, версии того, что произошло в спальне Кари и Клауса Либакк в виде газетных рисунков, на которых фигура подозреваемого была дана схематично и никто конкретный в ней не угадывался. Только после того как Верховный суд рассмотрел дело и оставил приговор окружного суда без изменения, имя осужденного появилось в прессе. Сообщения о суде сопровождались в газетах дискуссией, иные участники которой заявили: судьи-де вынесли слишком мягкий приговор, что доказывает излишнюю снисходительность судебной власти по отношению к серьезным преступникам.
Йенс Лангеланд написал опровержение, в котором говорилось и о юном возрасте обвиняемого, и о том, что истинные события той роковой ночи с воскресенья на понедельник в последнюю неделю октября прошлого года для многих, в том числе и для самого Лангеланда, оставались невыясненными. «Можем ли мы быть уверены в том, что настоящий преступник или преступники не находятся сейчас на свободе, рядом с нами?» — так заканчивалась его статья, породившая тревогу даже в моей душе. Эта тревога тлела, не ослабевая, пока не разгорелась сильным пламенем тем сентябрьским днем, когда мне на работу позвонила Сесилия Странд и попросила встретиться с ней на Фьелльвейен.
Все эти годы я не забывал Яна Эгиля. Мне так и не удалось смириться с утверждением, что в его деле все обстоятельства учтены и вина неопровержимо установлена. Несколько раз я чуть было не позвонил Йенсу Лангеланду, который, насколько мне было известно, так и оставался его адвокатом, но каждый раз отбрасывал эту мысль. Зачем? — спрашивал я себя.
И вот теперь на скамейке у остановки автобуса передо мной сидела Сесилия, освещенная низким солнцем уходящего лета, и внимательно смотрела на меня сквозь круглые очки — она только что сообщила мне, что моя фамилия значится в списке приговоренных Яна Эгиля.
Я попросил ее:
— Давай поподробней, а?
— Расскажу все, что знаю, — согласилась она.
— Яна Эгиля выпустили?
— Да, он вышел в мае на свободу. Отсидел десять лет. Вышел бы и раньше, но заключенным он был не из примерных.
— Долго же они ждали, прежде чем его выпустить… Чем он занимается сейчас?
— Тут есть определенные проблемы. Служба надзора за освободившимися из мест лишения свободы пристроила его на работу в автомобильную мастерскую, но ему быстро там надоело. Потом он подрабатывал в разных местах, сошелся с другими отсидевшими срок парнями… Связи, которые они налаживают между собой за решеткой, часто сопровождают их и на свободе, и я боюсь, что он уже свой в преступной среде Осло.
— Понятно… Продолжай! — нетерпеливо сказал я.
— Он жил в хосписе на улице Эйрика у станции метро «Тёйен». Это что-то вроде частного приюта для социально неустроенных людей. А держит его наш с тобой старый знакомый — Ханс Ховик.
— Ханс! Так вот как у него жизнь сложилась. Он так и не смог бросить эту работу.
— Да, но давай все же о деле. В этот понедельник в его хосписе был найден мертвым один из постояльцев. Его забили до смерти, видимо, еще в выходные.
— Ну и что? А Ян Эгиль к этому какое имеет отношение?
— Тело обнаружил один из жильцов и оповестил об этом Ханса, который вызвал полицию. Согласно инструкции, полицейские стали обходить все комнаты, чтобы опросить, не слышал или не заметил ли кто-нибудь что-то необычное за последние дни. Яна Эгиля не было, но в его комнате они нашли… — она немного помедлила, а потом продолжила: — …окровавленную биту.
— У меня такое неприятное ощущение, что я об этом слышу уже не в первый раз.
Сесилия была со мной совершенно согласна.
— К тому же выяснилось, что убитый был знаком с Яном Эгилем. Другими словами… Ян, похоже, вновь попал в переплет. Пока его только допросили, но через несколько дней эта история попадет в газеты.
— Мне надо будет выяснить подробности. А что ты там сказала о списке приговоренных?
— Может, я немного сгустила краски, назвав это именно так. Мне об этом рассказала женщина — мать его ребенка.
— Когда же он успел обзавестись…
— Его отпускали на некоторое время. Знаешь, это называется «пробное освобождение» — попытка проверить, способен ли заключенный к социальной адаптации. Конечно, все освобожденные находятся под надзором.
