— Он сознался в убийстве ради нее.
— Знакомая история? — Она взглянула мне в глаза.
— И что было потом?
— Конец истории всем известен. Для убедительности он взял у Уле Ульсена деньги и вещи, которые у него нашли. Сознался в убийстве и был наказан. А много лет спустя, в тысяча восемьсот восемьдесят первом году, его выпустили из тюрьмы Аркерсхюс. Но к тому времени Мария уже двадцать два года как умерла. Она скончалась в пятьдесят девятом, так и не выйдя замуж, и оставила после себя единственную дочь-безотцовщину, Кристину. У той тоже была дочь, которая родилась после того, как ее изнасиловали несколько человек в тысяча восемьсот шестьдесят третьем. Это была моя прабабушка Маргрете.
— А сама Мария так и не открыла того, что ей было известно о Трудальском убийстве?
— Нет. Она доверилась только этой книге. — И она легко дотронулась до открытой Библии. — А правда так и живет в нашем роду. Передается от женщины к женщине.
— А теперь и я знаю…
— Ты обещал!
— Да-да… Я никому не расскажу. Спустя столько лет о Мадсе Андерсене будут помнить ровно столько, сколько захочет… — Я протянул к ней руку. — Его единственный потомок.
— Но ты понял, Варг, зачем я тебе все это рассказала?
— Конечно. Никогда не полагайся только на слова, даже и на признания, — сделал я вывод. — Все может оказаться не так, как кажется.
— Значит, я достигла, чего хотела. — Она аккуратно закрыла книгу и положила ее на тумбочку. От ее тела пахло солнцем и скалами — так пахли матери в давние времена.
— Всё?…
Она легла рядом и повернула ко мне улыбающееся лицо.
— Я бы не отказалась повторить, — сказала она и привлекла меня к себе.
Следующий день был удручающе непохож на предыдущий. После лихорадочного завтрака Грете на всех парах завезла меня в отель и помчалась дальше, едва успевая на утреннее совещание.
В гостинице царило чемоданное настроение. На двенадцать была назначена пресс-конференция, и те репортеры, что еще не уехали из Фёрде, выглядели так, будто им уже было известно все, что там скажут, а следующим номером программы станет суд, о котором сегодня и будет объявлено.
Это впечатление подтвердил мой разговор с Хельге Хаугеном из «Фирды». Последнее слово оставалось за результатами экспертизы, но Хауген сказал, что его личный источник в офисе ленсмана не сомневается, что в течение дня Яну Эгилю Скарнесу будет предъявлено обвинение в двойном убийстве. После этого его заключат до суда под стражу, причем в первые четыре недели письма и посещения будут запрещены.
Я поблагодарил Хаугена и взглянул на часы. До начала пресс-конференции оставалось полтора часа.
У Марии Хансдоттер был Трудальский Мадс, а у Силье — Ян Эгиль. Это была последняя ниточка, и я решил за нее «подергать». В телефонном справочнике я нашел адрес офиса Ойгунн Бротет. Она делила с другими организациями третий этаж торгового центра на южном берегу реки, к востоку от Лангебруа.
Сдержанная секретарша объяснила, что этим утром у адвоката Бротет плотный график. Я собрал последние остатки очарования и добился краткой беседы с Ойгунн Бротет прямо в приемной.
— Чем могу помочь? — сухо спросила она.
— Я все думаю о Силье. Ведь она ключевая фигура во всем этом деле.
— Уже нет.
— Почему?
— Она отказалась от своих показаний. Силье сказала, что наговорила на себя, чтобы помочь Яну Эгилю.
— А что заставило ее изменить намерения?
Она посмотрела на часы:
— Через час должна состояться пресс-конференция, Веум. Там все будет изложено. Сходите туда.
— И что теперь с Силье?
— Она дома, на хуторе. Но… не пытайтесь с ней встретиться. Она ни с кем не разговаривает.
— Да я скорее хотел перекинуться парой слов с ее приемными родителями.
— О чем же, смею спросить?
— Вообще-то… меня интересует, кто является наследником убитых. Насколько я понимаю, фру Альмелид — ближайшая наследница Либакков.
— А какое это имеет отношение к делу?
— Да есть тут кое-какие соображения по поводу истории с контрабандой спиртного в семьдесят третьем, например.
— А каким образом… — Она осеклась и взглянула на меня, качая головой. — Вы вообще-то чьи интересы представляете?
— В настоящий момент — вашего коллеги Йенса Лангеланда.
