— Без комментариев.
— Есть ли версия о возможном мотиве преступления?
— Без комментариев.
Больше они от него ничего не добились, и ленсман Стандаль закончил пресс-конференцию, пригласив журналистов вернуться сюда к четырем или шести часам вечера. Точное время следующей пресс-конференции им сообщат, как только оно станет известно.
На этом брифинг закончился. Кое-то из репортеров попытался разговорить ленсмана, задавая дополнительные вопросы, но все было без толку. Единственный, кому удалось добиться от него пары слов, был репортер радио, который задал те же вопросы и получил те же ответы, что и на пресс-конференции.
Вернувшись через стойку дежурного в отдел, Стандаль сделал мне знак, чтобы я следовал за ним:
— Пойдемте, Веум, поговорим в моем кабинете.
Окна кабинета ленсмана тоже выходили на болото, за которым виднелись высокие грузовые краны, стоявшие на верфи. На небе выцветала белая полоска от реактивного самолета. Стандаль показал мне на стул, сам уселся за свой рабочий стол и уставился на меня светло-голубыми, чуть прищуренными глазами.
— Расскажите мне все, что вы знаете об этом Яне Эгиле Скарнесе — я так понял, это его настоящая фамилия. Значит, вы были знакомы с ним раньше?
— Точно так, — сказал я и вкратце изложил историю несчастной жизни Яна Эгиля с нашей первой встречи летом семидесятого в жилом комплексе Ротхаугс, когда его второе имя было еще «Элвис», и вплоть до трагических событий семьдесят четвертого года.
Ленсман заинтересованно подался вперед:
— Значит, в тот раз он тоже был замешан в истории со случайной смертью человека?
— Замешан! Да ему шесть с половиной было тогда! И приемная мать тут же призналась, что это она была виновата в несчастье.
— Понимаю. — Он записал имена Вибекке и Свейна Скарнес. — А дальше?
— Дальше… Мы в охране детства занимались им целых полгода, пока его не отправили сюда, к новым приемным родителям, Кари и Клаусу Либакк. И это фактически последнее, что я о нем слышал, пока мне не позвонили вчера с требованием приехать как можно скорее.
— Получается, вы никакого понятия не имеете о том, как складывалась его жизнь в Аньедалене?
— Да. Я думал, вы меня просветите на этот счет.
— Это о чем же?
— Как? По нему у вас ничего нет? Его имя вообще никогда не встречалось в полицейских протоколах?
— Вообще. Честно говоря, я сам о нем впервые услышал только вчера.
— А о супругах Либакк вы слышали?
Он помедлил.
— Я знал, кто такой Клаус. Район у нас небольшой. — На мгновение он глубоко задумался. — Но ничего особенного, что могло бы хоть как-то относиться к делу, о нем сказать не могу.
Я подался вперед.
— А в преступлениях на сексуальной почве он не был замешан?
— На сексуальной почве? — Рот ленсмана удивленно округлился.
— Да. Мы же слышали, что вчера сказала Силье: «Старый мерзавец». И называла его при этом «дядя Клаус». Он действительно приходился ей дядей?
Он медленно кивнул:
— Она родом с хутора, который находится в глубине долины. Альмелид. Ее мать — сестра Клауса.
— Ее тоже допрашивают?
— Пока нет.
— А где же она?
— Домой отпустили.
— Что?!
— За ней приехали родители и увезли.
— Но она же созналась!
Он скептически скривил губы:
— А вот как раз ее признанию, Веум, я не верю.
— Почему же?
Тогда он поднес свою руку прямо к моему лицу и, загибая пальцы, пункт за пунктом перечислил свои доводы:
— Во-первых, когда помощник ленсмана заметил, как они убегали по склону, винтовка была в руках Яна Эгиля. Во-вторых, я не верю, что такое тяжкое преступление, как двойное убийство, может совершить шестнадцатилетняя девчонка. В-третьих, если уж на то пошло, весь диалог с полицией вел именно Ян Эгиль. И, наконец, в-четвертых, ничто не указывает на то, что кто-то другой, а не этот парень ответствен за произошедшее. А ее признание — так это, я считаю, просто-напросто истерика.
— Но она мне говорила то же самое и раньше, когда я пошел к ним на осыпь для переговоров.
— Ну и что? Это полная ерунда.
— Даже если предположить, что этот дядя Клаус приставал к ней?
— Ну, об этом нам ничего не известно, Веум. И потом, зачем ей тогда убивать еще и Кари?
Я развел руками.
