Она смущенно улыбнулась:
— Извини, я немного опоздала. Мама старая… Нужно было кое-что сделать, помочь…
— Ничего страшного.
Она показала на скамейку:
— Может, присядем? Вон там, на солнышке.
— Давай.
— Ты, наверное, удивлен, что я тебе позвонила?
— Да. Столько лет прошло…
— Всего лишь десять.
— Ну, для меня это много. Десять лет.
— Вот как?
Она выжидающе посмотрела на меня, но я не стал ничего объяснять.
— Ты сказала, что хочешь поговорить о чем-то важном, — вернул я ее к теме разговора.
— Да. — Она немного помолчала, пока мы усаживались на скамейку. — Ты помнишь Яна-малыша?
Я вздрогнул:
— Ты еще спрашиваешь!
— Ну… Это был риторический вопрос.
— Полгода он был почти как наш собственный ребенок.
Она покраснела. Я сказал это не для того, чтобы заставить ее покраснеть, а потому, что так оно и было на самом деле.
Ян-малыш. Шестилетний, семнадцатилетний — и теперь?… Сколько же ему?
— Так о чем ты хотела поговорить?
Она вздохнула:
— Он в розыске. За убийство.
— О, черт! Опять?
— Да, Варг, опять. И это еще не все. У него нашли что-то вроде списка приговоренных.
— То есть он намерен убить еще нескольких человек?
— Может быть… Впрочем, да, именно этого он и хочет. И один из них — ты.
— Что?!
На мгновение у меня потемнело в глазах. Затем я пришел в себя и медленно окинул взглядом фьорд Бю и заодно — события двадцатипятилетней давности. Я чувствовал, что солнце греет мое лицо, но внутри меня сковал холод, да он, собственно, никогда меня не покидал — холод упущенной весны.
Впервые я повстречался с Яном-малышом жарким душным днем в июле 1970 года. Меня и Эльзу Драгесунд отправили провести беседу с нерадивыми родителями в Ротхаугский жилой комплекс — громадный серый многоквартирный дом недалеко от школы. Кто-то из соседей пожаловался в коммуну,[1] а соцотдел переслал заявление к нам.
Эльза, резкая, но в общем добродушная женщина, в том году — едва за сорок, с рыжеватыми волосами и приверженностью к слишком яркой одежде, работала в службе охраны детства дольше всех нас. Сам я тогда был еще новичком.
Мы вошли в подъезд, темный и прохладный (очень кстати в такой день — было 25 градусов в тени), поднялись на второй этаж. Табличка с фамилией жильцов на двери отсутствовала. Сквозь матовое стекло до нас доносилась громкая музыка. Пришлось нажать на звонок несколько раз, пока внутри не раздались нетвердые шаги. Дверь распахнулась, и в проеме появилось землистое лицо.
— Кого еще черт принес?
Эльза приветливо улыбнулась и сказала:
— Вы Метте Ольсен?
Женщина окинула нас пустым взглядом. Она была очень худа и горбилась, будто у нее сильно болел живот. С трудом можно было догадаться, что она блондинка: настолько грязны были ее спутавшиеся волосы. На ней были джинсы, которые как минимум месяц не знали стирки, и растянутая футболка. Губы опухли и растрескались, а под тонкой футболкой проступала маленькая, почти детская грудь — как две крошечные булочки.
— Мы из охраны детства, — сказала Эльза. — Можно войти?
Глаза женщины на секунду вспыхнули гневом, но потом она нехотя посторонилась и придержала дверь, пропуская нас внутрь.
Запах, который ударил нам в нос, едва мы переступили порог маленькой темной прихожей, представлял собой насыщенную смесь «ароматов» кисловатого сигаретного дыма, накопившегося мусора и перегара. А еще — и как ни страшно, но потом за годы работы в охране детства я к этому привык — пахло неухоженным маленьким ребенком.
Не дожидаясь приглашения, мы пошли на грохот музыки и оказались в комнате, где на полной громкости ревел кассетник. Исполнителей узнать было невозможно — какой-то тяжелый рок, от которого содрогались стены. Эльза решительно подошла к магнитофону и нажала на «стоп».
Тишина буквально оглушила нас. Метте Ольсен притащилась в комнату вслед за нами. Руки ее тряслись, взгляд был пустым и стеклянным. Объяснение нашлось легко: на обшарпанном столе и на полу вокруг него стояло множество пустых бутылок — в основном пивных, но были и из-под вина, водки, а также узнаваемые пластиковые фляги дешевого пойла из местных лавчонок. На маленьком комоде валялось в беспорядке несколько пустых упаковок от таблеток, как после последней отчаянной попытки хоть что-то в них найти.
