На этот раз их прибыло сразу двое — САМ и некий капитан Пискун, явно вскормленный на чипсах и пончиках. Уже легче. Постояльцы прилежно толклись в районе вестибюля. Добежав от машины до дверей, копы успели порядком промерзнуть. Раздвинув толпу, сурово промаршировали в бар, согрелись коньячком и приступили к полезной деятельности. Поначалу все шло в рабочем порядке. Показания очевидцев были выслушаны и осмыслены. Начался щепетильный осмотр фигурантов. Цепкий взгляд профессионала сразу выявил чужеродный предмет под мышкой у Шевченко, хотя на первый взгляд ничего там чужеродного не было. Телохранитель снисходительно улыбнулся, произвел на свет нужные бумаги. Затем старик Ровель отвел капитанов в сторону и что-то немногословно поведал. Полицейские не стали возражать. Хотя и воздержались с отданием чести. Придирчиво осмотрели «голубых» и на всякий случай отошли подальше. «Нормальные п-парни, капитаны, — среагировал набравшийся Каратаев. — П-просто п-представления о гардеробе у них с-своеобразные…» Затем новоприбывших повели по памятным местам — в апартаменты Душениных, подвал, чердак — с попутным комментарием и картинками вероятных событий. Постояльцы с персоналом, раздираемые любопытством, гуськом тянулись за экскурсией. Это забавно смотрелось. Человеческая гусеница струилась по дому, с этажа на этаж, меняя форму по мере движения, меняя направление, то хвост становился головой, то голова хвостом, и так продолжалось не менее получаса.
А завершилось все, разумеется, в баре. Народ порядочно подустал. Любознательный Пискун залез под барную стойку, нахмурился и выудил на свет идеально отточенную шилообразную штуковину, снабженную удобной рукояткой. Осторожно прикоснулся к острию.
— Это нож для колки льда, — надтреснутым голосом сообщил дворецкий Шульц.
— Не им прибили Троцкого? — поинтересовался Каратаев.
Встрепенулась неразговорчивая Виола.
— Но Троцкого прибили ледорубом…
— Да хоть ледоколом, — отмахнулся Каратаев. — Хреновина все равно зряшная, орудие кухонного труда, и никак не приспособленная для исчезновения людей.
Капитан Булавин многозначительно помалкивал. Постукивал нестрижеными ногтями по полировке бара. «Замечательно, — подумал Максимов, — ничто так не украшает мужчину, как добросовестный труд».
Он подумал об этом с иронией. И оказался решительно прав. Капитан Булавин поднял голову к настенным часам, изображающим окончание рабочего дня, затем прошелся по всем набившимся в буфет тяжелым гнетущим взглядом, остановился на Максимове и процедил:
— Продолжаем издеваться?
— Боже, — взмолился Максимов. — Снова сказка про белого бычка. Идет бычок, качается…
— Я не вижу трупов! — взревел Булавин. — Хотя на зрение не жалуюсь! Покажите хоть одного! А все, что вы нам плетете, — это бред собачий! Что вы хотите доказать? Если вас разыгрывают, то при чем здесь полиция и сорок верст по морозу? И сорок назад — итого восемьдесят!
— Подождите, капитан, — миролюбиво вклинился Пустовой, решивший в недвусмысленной ситуации не сверкать удостоверением. — О каких трупах вы говорите? Дополнительной теплой одежды у Душениных не было. В гараже стоит их машина. Сумасшедшими они не являлись. Творить тупые розыгрыши не позволяли возраст, воспитание и общественное положение. Эти мелочи вы в расчет не берете?
— Ударьте же пальцем о палец, капитаны, — перехватил Максимов. — Я понимаю, что есть понятие — эргофобия: боязнь работы, не чуждая всем живущим, — но нужно же и совесть знать, в конце концов. Мы можем разъехаться — в таком случае о двух вполне приличных людях все забудут, кроме их близких, но что они сделают? Мы можем остаться — но в таком случае подвергнем себя нешуточному риску.
— Вас никто не держит, — пробормотал в пространство Пискун.
Взгляд Булавина красноречиво уверял: можно и по морде-с, детектив. Но Максимов чувствовал, что начинает распаляться. Или он не дрался никогда с работниками полиции (а до этого — милиции)? Очень неожиданно зазвучал телефонный звонок у Булавина в кармане. Не спуская с сыщика воспаленного взора, капитан вынул телефон, приложил к уху. Молча слушал. В завершение пару раз обронил междометья, многозначительное «блин» и полуофициальное «вас понял».
