Он приятно поражен, что будущая журналистка не только сексуальная фантазерка, но и неглупая девушка.
— Костя, ты знаешь, я тебе верю, — взволнованно сообщает Виола, садясь посреди постели и закуривая. — Это мрачно, но чертовски интересно. Ты не хочешь задуматься, что бы это значило?
— Я хочу выгнать отсюда всех людей — к чертовой матери, а особенно тебя, — ворчливо отзывается Максимов, отбирая у девушки сигарету. Что за порочная привычка курить в постели? Давно не вспыхивала?
— Но подожди… — она не замечает, что остается без вредной палочки. Мысли бродят в юной журналистской головке, отвлекая от пристрастия. — Ты уверен, что лично ТЕБЕ уделяется повышенное внимание. Фигурант неизвестен, но серьезен. Исходя из этого, тебя достанут в любом другом месте. Не в пансионате «Отрадное», так на работе. Не на работе, так дома. Неужели это лучше?
Он уже думал об этом. Недостойная мысль: пускай уж лучше неприятности произойдут с чужими людьми, чем с близкими — отчасти и способствовала нежеланию общаться с народом. Но это подлая мысль — надо гнать ее.
— А ты не боишься, что произойдет что-то страшное? — Он тянет сигарету, бросает ее в бокал с водой и обнимает девушку.
— Есть немножко, — признается Виола, невольно вздрагивая. — Но моя будущая профессия сопряжена с риском — это раз. Девочка я бойкая — это два. Опасность гипотетическая — это три, и наличие сильного мужского плеча в непосредственной близости — это четыре. Ты не возражаешь, если я останусь сегодня здесь? Инга приведет очкарика, третьей к ним в постель я как-то не настроена, придется ночевать на коврике под дверью, а это несолидно…
Он настойчиво, но нежно заставляет ее прилечь. Целует за ухом, где тонко пахнет дорогим «Ангелом». Время летит, кувыркаясь…
Сон, в отличие от страха, не шел. Светящиеся стрелки изображали половину второго. Максимов на ощупь собрал одежду с пола, натянул свитер, вполз в брюки. Проверив наличие сигарет, выбрался из номера. Дверь запер на ключ, постоял, прислушиваясь.
По странному дому бродило желтоватое мерцание. Подмигивали мутные светильники. «С напряжением что-то не в ладах», — догадался сыщик. Дежурные осветительные приборы располагались на расстоянии десяти шагов, освещали только пространство вокруг себя, основную же протяженность коридора окутывал мрак. Он медленно двинулся в восточном направлении. Мимо глубоких ниш, нацеленных на окна, в которых не было освещения, мимо дубовых дверей, утопленных в арочных проемах. Звук шагов скрадывался. Под ногами мягко прогибался ковролин.
Узкие коридоры оказались плотно заселены призраками. На подходе к лестнице он почувствовал дуновение ветра. Из-за угла беззвучно вынырнула тень. Он прижался к лестнице, на всякий случай приготовив кулаки. В свете маломощного бра обрисовалось белое, как мел, лицо дворецкого. Болотные глаза, смотрящие в точку. В горле пересохло. Он хотел сострить по случаю, но в горле выросла баррикада. Предупреждать надо, однако… Привидение проплыло мимо, поглотившись темнотой, а Максимов так и остался с открытым ртом.
Первый этаж освещался как-то посерьезнее. Бродящую по коридору зыбь он зафиксировал еще с лестницы. Настроился на контакт. Очередной призрак прогуливался с зажженной сигаретой. Почувствовав чужака, насторожился, отступил к двери. Максимов медленно приблизился.
— Кто это?
— Вас слушают, господин сыщик.
— Алексей?.. — телохранитель Ровеля Шевченко оторвался от косяка — поза напряженная, кулак дрожит, готовый при неловком движении врезать в ухо.
Максимов остановился.
— Отдыхаете, Алексей?
— Вроде того, — подумав, отозвался Шевченко. Максимову стало интересно — а как лично к нему относится Шевченко-человек (Шевченко-бодигард никому как раз не интересен)? Судя по голосу, без претензий.
— Шеф уснул?
— Легко и просто, сыщик, — Шевченко помолчал. — Пал Палычу после каждого часа бодрствования требуется полчаса отдыха. По ночам — не менее восьми часов безостановочного сна. Таблетки — с жесткой регулярностью. Строгий режим, ежемесячные обследования…
— Неважно со здоровьем?
— Подозрение на ишемическую болезнь сердца. Сильная аллергия… Список длинный.
