Ну, на сантиметр невинное блюдечко не подскакивало – это явное преувеличение, но вело оно себя резво и непредсказуемо. Мы от души веселились, и напрасны были призывы Аллы к корректности в отношениях с потусторонними мирами. Пока вдруг… Однажды… А именно – в ночь с 14 на 15 июля – блюдечко отмахнулось от наших дурацких вопросов и заговорило само.
– Дэсик, – сказало блюдечко, и Синявский отдернул руки, – это ты? Ты здесь? Дэсик… Дэсик… – монотонно твердила расписная посудина.
– Мама, – сказал Синявский и побелел. – Мама…
– Дэсик, – сказала мама, – берегись одноклассника… Ты знаешь… Стихи пишет…
Последние слова складывались все медленнее… Мама явно удалялась.
– Что с отцом? – крикнул ей вслед Синявский.
– Он со мной, – прошелестела мама и исчезла.
Блюдечко замерло под одинокой Аллиной рукой. Одинокой – потому что мы явно оторопели от такого диалога, и руки – этот источник беды – хотелось спрятать подальше…
Что произошло, понимал только Синявский, а было так: у Евдокии Ивановны Синявской после рождения в 1918 году дочери Вевии Донатовны долго не было детей. А ей был нужен сын, обязательно сын, и молила она о сыне. И когда 8 октября 1925 года родился мальчик, она нарекла его Донатом, Донатом Донатовичем, что означало дарованный (и даже дважды дарованный). Дэсик, – ворковала мама над колыбелью, – мой маленький Дэсик, – и была счастлива… Потом случилось ужасное: в соседнем подъезде завелась собака, ее звали Дэзи, Дэська, и вчерашние приятели, с которыми так прекрасно было кувыркаться во дворе, заявили, что маленькому Синявскому дали просто собачье имя! Пиль, Дэська, – дразнили юные негодяи человека с собачьим именем, – тубо! Ко мне! К ноге! Стоять! Лежать! Гав-гав!!! И тогда на семейном корабле случился бунт: ребенок потребовал дать ему другое имя, – прочитавши «Детей капитана Гранта», он решил стать Робертом. Еле отговорили, и в школу он пошел уже Андреем.
Мама умерла в сентябре пятьдесят пятого. Одноклассник – это Сережа Хмельницкий, а в Старой Руссе, в доме сестры Вивы, знаменитого в городе врача, уже почти год лежал в инсульте отец – Донат Евгеньевич Синявский… И естественно, что информация с того света не могла оставить нас равнодушными – мы не спали ночь, в шесть утра Синявский рванул на вокзал и покатил в Старую Руссу, а через два часа пришла телеграмма: «Папа умер…»
Все участники этого спиритического сеанса – и я, и Голомшток, и Алла с Иосифом Ароновичем, и Даниэли – знали и про Сережу, и про болезнь отца, но про Дэсика не знал никто, даже я. Было от чего бледнеть.
* * *
Со мной случались иногда совершенно удивительные ситуации полного и чистого ясновидения. Например, такая история.
Это было очень давно, не помню, в каком году, но произошла в Советском Союзе большая драма, и была колоссальнейшая паника. Один художник из студии Грекова, график – то ли Кокорин, то ли… Кокорекин, – не помню фамилию, неважно – не из великих художников, заурядный лауреат Сталинской премии, съездил в Индию и привез оттуда оспу. Заболел и умер[2].
Началась невероятная паника, и всех заставили прививать оспу. Всех! – по всем учреждениям, домоуправлениям – всей Москве прививали оспу, без исключения. Это, наверное, был год 58—59-й.
А в библиотеке Института Мировой Литературы была замечательная библиотекарша Зоя Аполлоновна Проскурякова. Она обожала Синявского – а Синявского вообще старушки любили – пожилая дама, которой тоже привили оспу. Это оказалось для нее совершенно роковым делом, потому что сидела в ней раковая опухоль, чего она не знала. Крошечная совсем, которая могла еще жить и жить, дремать, очень медленно развиваться, и вдруг – прививка! и от крохотной опухоли мгновенно пошли метастазы, скоротечный рак, и она умерла. Через две недели после прививки оспы.
Она даже не успела поболеть, никто ничего не успел понять. Она даже в больнице не успела полежать – ну ничего не было. Что это был рак, показало только вскрытие. До этого у Зои Аполлоновны очень долго болел брат, а жили они в одной комнате – большая-большая была, очень красивая комната. Брат умирал, как и положено умирать раковому больному – с заходами в больницу, с выходами из больницы, туда, сюда, в общем – как обычно в этой длинной, тяжелой, мучительной на последнем этапе болезни.
