— Приятно увидеть кого-то из Блэкстебла. Ведь мы тогда в спешке снялись оттуда.
Она засмеялась, и я за ней; правда, ее смех был радостным и беззаботным, а мой, как я чувствовал, — натянутым.
— Я слыхала, там бучу устроили, когда мы дали деру. Тед чуть со смеху не лопнул, когда узнал. Что ваш дядя-то говорил?
Я быстро настроился на верный тон. Пусть она не думает, будто я наподобие других неспособен видеть во всем этом просто шутку.
— Вы ж его знаете. Он такой старомодный.
— Да, весь Блэкстебл такой. Встряхнуть их надо от спячки. — Она дружески глядела на меня. — Вы сильно выросли, пока мы не видались. И усы отпускаете.
— Да, — сказал я, накручивая их, сколько позволяла длина, — они у меня давным-давно.
— И летит же время! Четыре года назад вы были мальчик, а теперь — мужчина.
— Как и следовало ожидать, — чуть надменно ответил я. — Мне скоро двадцать один.
Я пригляделся к миссис Дрифилд. На ней была маленькая шляпка с перьями и светло-серое платье с широким напуском в плечах и длинным треном. Она показалась мне очень нарядной. Я всегда считал ее лицо приятным, но тут впервые заметил, что она красива. Глаза у нее оказались голубей, чем мне помнилось, а кожа почти как слоновая кость.
— А ведь мы тут живем прямо за углом, — сказала она.
— И я тоже.
— Мы — на Лимпус-род. Почитай, все время, как переехали из Блэкстебла.
— Ну а я уже около двух лет — на Винсент-сквер.
— Я знала, что вы в Лондоне. Джордж Кемп мне сообщил, и я часто думала, отчего ж вас не видно. А может, пойдемте со мной? Тед обрадуется, когда вас увидит.
— Я не прочь.
По пути она рассказала мне, что Дрифилд работает редактором в одной еженедельной газете; последняя его книга пошла лучше всех остальных, так что он надеется получить приличный аванс под следующую. Оказалось, она знает многие блэкстеблские новости, и это напомнило мне, что Лорда Джорджа подозревали в пособничестве побегу. Как я догадался, время от времени он им писал. Пока мы шли, я заметил, что прохожие мужчины останавливали взгляд на миссис Дрифилд, и тут сообразил, что они тоже находят ее красивой. В моей походке прибавилось важности.
Лимпус-род была улицей широкой и прямой, она проходила параллельно Воксхол-бридж-род. Одноликие оштукатуренные дома, крашенные в темные тона, выглядели солидно, имели представительные портики. Наверное, их строили в расчете на столичных заправил, но улица потеряла свой авторитет или так и не привлекла той публики, на какую рассчитывала; ее подточенная респектабельность отдавала одновременно крохоборством и беспутством, отчего вызывала сравнение с людьми, видавшими лучшие дни и обсуждающими теперь под хмельком свое благоденствие в молодости. Дрифилды жили в доме скучного рыжего цвета. Миссис Дрифилд провела меня в узкую темную прихожую и сказала:
— Заходите. Я скажу Теду, кто пришел.
Она скрылась, а я вошел в гостиную. Дрифилды снимали два этажа у дамы, жившей над ними. Комната, в которую я попал, оказалась обставлена словно отходами аукционов. Тут были и тяжелые бархатные занавески с длинной бахромой, все в тесьме и фестонах, и золоченый гарнитур с желтой обивкой на обтяжных пуговичках, а посреди комнаты — огромный пуф. Тут были и серванты с позолотой, уставленные массой разных вещиц, фарфором, статуэтками из слоновой кости, резьбой по дереву, индийской чеканкой, а на стенах висели большие картины, на которых маслом были изображены горные ущелья, лани и охотники. Миссис Дрифилд привела своего мужа, и он тепло меня приветствовал. На нем был заношенный пиджак из альпаки и серые брюки; бороду он сбрил, оставив только усы и эспаньолочку. Впервые я обратил внимание, что ростом он очень невелик; но выглядеть он стал значительней, чем-то смахивал на иностранца, а это, по моим представлениям, и был облик, надлежащий литератору.
— Ну как вам наше новое пристанище? — спросил он. — Богато, а? По-моему, внушительно.
Он удовлетворенно оглядел комнату.
— А у Теда там дальше есть комнатка для писания, а внизу у нас столовая, — рассказывала миссис Дрифилд. — Мисс Каули была много лет компаньонкой одной важной дамы, та умерла и оставила ей всю свою обстановку. До чего добротные вещи, правда? Видно, что из благородного дома.
