— Теперь у нас значки.
— Да, официально мы копы, но не забывай, Карлтон, что на самом деле мы — ликвидаторы. У полисмена основная работа — чтобы никто не пострадал. Большинству из них за двадцать лет службы не приходится ни разу пистолета вытащить, что бы там по телевизору ни показывали. — Я уложила кофточки поверх лифчиков и трусов. — А наша основная работа — убивать. Копы этого не делают.
— Мы же убиваем не людей, а монстров.
Я улыбнулась, но сама знала, что невесело.
— Приятно так думать.
— На что ты намекаешь?
— Тебе сколько лет?
— Двадцать четыре, а что?
Я снова улыбнулась, все еще нерадостно.
— В твои годы я тоже думала, что они все монстры.
— А сколько тебе?
— Тридцать.
— Ты же только на шесть лет меня старше.
— У копов, как у собак, Карлтон. Умножай годы на семь.
— В смысле?
— Я тебя на шесть лет старше хронологически, но в собачьих годах считая — на сорок два.
Она уставилась на меня, недоуменно хмурясь:
— И что это вообще должно значить?
— Вот что: сколько за тобой казненных вампиров?
— Четыре, — ответила она несколько задиристым тоном.
— Ты их настигла на охоте и убила, или это была казнь в морге, когда они лежат на каталке в цепях и без сознания?
— В морге. А что?
— Поговорим, когда убьешь кого-нибудь из них не спящего, кто будет умолять не убивать его.
— Они умоляют? Я думала, они просто нападают.
— Не всегда. Иногда они боятся и молят, как и любой другой.
— Но они же вампиры, они же монстры!
— Согласно закону, которого мы придерживаемся, они не монстры, а граждане нашей страны.
Она всмотрелась мне в лицо. Не знаю, что она там увидела или хотела увидеть, но в конце концов она помрачнела.
— Так ты действительно веришь, что они люди?
Я кивнула.
— Веришь, но все равно их убиваешь.
Я кивнула еще раз.
— Но если ты правда так считаешь, то для меня это было бы как убить прохожего на улице. Как всадить осиновый кол в сердце обычного человека.
— Ага.
Она отвернулась, стала распаковываться дальше.
— Не знаю, могла бы я делать эту работу, если бы считала их людьми.
— Да, конфликт интересов просматривается.
Я стала думать, как разложить оружие, к которому мне нужен быстрый доступ — на всякий случай. Зная, что «Арлекин» может задумать мое похищение или ликвидацию, я очень хотела быть хорошо вооруженной.
— Можно мне задать один вопрос? Только не пойми меня неправильно… — спросила она, садясь на край кровати.
Я остановилась, выложив на свою кровать пистолет и два ножа.
— Наверное, нет, но ты все же задай.
Она снова нахмурилась, между бровями появилась складка. Ей бы надо отучаться от этой привычки, а то морщины появятся слишком рано.
— Мне не хочется никак тебя задевать, — сказала она.
Я вздохнула:
— Понимаешь, Карлтон, всякий раз, как кто-нибудь спросит; «Можно мне задать вопрос, только не пойми меня неправильно», — так наверняка прозвучит что-то оскорбительное. Так что спрашивай, но гарантировать я тебе ничего не могу.
Она подумала — серьезная, как первоклассник в первый школьный день.
— О'кей. Наверное, это глупость, но ответ меня настолько интересует, что согласна быть дурой.
— Так спрашивай.
— К нам приходили с лекциями другие истребители вампиров. Один из них сказал, что ты была лучшей в профессии, пока тебя не соблазнил мастер вашего города. Он сказал, что вампиру легче соблазнить женщину, чем мужчину, и ты — тому доказательство.
— Это был Джеральд Мэллори, охотник на вампиров, прикомандированный к Вашингтону, округ Колумбия?
— Как ты узнала?
— Мэллори считает меж блудницей вавилонской за то, что я сплю с вампирами. Оборотней, может быть, он бы мне простил, но вампиров он ненавидит так глубоко и всеохватно, что это даже пугает.
— Пугает? — спросила она, слегка недоверчиво.
— Я видела, как он убивает. Он при этом разряжается. Он расист, получивший разрешение ненавидеть и убивать.
— Ты про расиста — потому что я черная?
— Нет, просто не найду лучшего слова для такого отношения к вампирам. Я сказала, что стала его бояться, увидев, как он протыкает вампиров? Так это я не шутила. Он ненавидит их так, что просто не остается места для проблеска мысли, для малейшего повода, который дал бы возможность ненавидеть их меньше. Эта ненависть его сжигает, а сжигаемые ненавистью — психи. Ненависть ослепляет, не дает видеть правду и заставляет ненавидеть всех, кто с тобой не согласен.
