— Всех наверх! Паруса ставить! — прервал размышления Петра зычный голос Бредаля. Он, один из немногих иноземцев, родом из Норвегии, чисто, почти без акцента выговаривал русские слова.
Спустя мгновение-другое засвистели боцманские дудки, репетуя команду, раздался топот ног матросов, бегущих по своим местам. Одни вспрыгивали на руслени[6] и ловко карабкались вверх по вантам, другие отдавали и расправляли шкоты и булини[7] нижних парусов, третьи сноровисто разбирали снасти для подъема буксировочных шлюпок.
— Распорядись-ка, капитан-командор, подать мою шлюпку, — проговорил Петр, обращаясь к Бредалю.
— Шлюпку адмирала Петра Михайлова к правому трапу! — приложив руку к шляпе, без промедления приказал Бредаль вахтенному лейтенанту.
Петр кивнул Апраксину, направляясь на ют.
— Пора мне, генерал-адмирал, возвращаться на «Ингерманланд». Будя, у Котлина свидемся.
Внезапно у грот-мачты Петр остановился и подозвал Бредаля. Неподалеку ловко крепил шлаги фала[8] небольшого роста вихрастый черноволосый мальчуган в матросской робе.
— Никак юнги у тебя на борту? — спросил, любуясь ловкими движениями юного матроса, Петр.
— Точно, герр адмирал, — добродушно улыбнулся Бредаль, — взят из гардемаринской роты на кампанию.
— Чей малый?
Апраксин, кашлянув, опередил Бредаля:
— Сей отрок коменданта Выборга сынок. Мною к Бредалю на летнюю кампанию определен.
— Майора Спиридова малец? — Петр помнил бывалых преображенцев.
— Он самый.
Управлявшиеся со снастями матросы делали свое дело, не обращая внимания на говоривших, обтягивали, подбирали слабину у шкотов, расправляя наполнявшийся ветром парус. Но подросток, видимо, почувствовал, что разговор касается его, и мельком взглянул на собеседников.
Вчера вечером в боцманской каюте, где он обустроился, квартирмейстеры за вечерним чаем говорили, что на корабль прибыл сам император.
— А штой-то барабанного бою не слышно было? — спросил молодой подшкипер.
— А то, не положено по уставу, — пояснил усатый боцман. — На борту нашем генерал-адмирал обретается, он самый главный на флоте. А государь император токмо чин адмирала имеет. На флоте-то не на суше, свои порядки...
«Неужто тот долговязый и есть царь?» — успел подумать юнга...
— К чему юнца не определили в Навигацкую школу? — спросил Петр тем временем.
— Отец просил меня, — как бы оправдываясь, ответил Апраксин. — Здесь-то — не в Москве, в Сухаревой башне. Шибче с морем пообвыкнется и корабельному делу обучится. Уважил я своего бывшего гренадера. К тому же малец наторел в грамоте и арифметике.
— Добро, Бог ему в помощь, — согласился Петр, ступая на трап. — Из гардемаринского семени добрая поросль всходит.
Петр повернулся и поманил глазевшего на него мальчика. Тот, не мешкая, закрепил снасть и подбежал.
— Юнга Спиридов Григорий, — звонко доложил он, румянец проступил на загорелых щеках.
— Сколь же годков тебе? — начал разговор Петр.
— Одиннадцатый пошел, ваше величество, — пропел еще звонче Григорий.
Петр слегка передернул плечами.
— На корабле я тебе не царь-государь, а адмирал.
— Виноват, господин адмирал.
Лицо Петра прояснилось.
— А ты боек, сие к добру. Грамоту разумеешь?
— Псалтырь до корки чту.
— Письмом владеешь? — продолжал допытываться Петр.
— Покуда слоги выписываю.
— И то ладно, — похвалил Петр, — а цифирь ведаешь?
— Два действа разумею.
Ответы юнги, видимо, пришлись по душе Петру.
— Отпиши тятеньке, что я тобой доволен. Теперь ступай к товарищам, гляди, они без тебя не управятся.
— Справный малец, — вполголоса проговорил Бредаль.
— Сам напросился на флот, — в тон ему добавил Апраксин. — Братца его, лейтенанта, у Гренгама в шторм, ночью, снесло волной за борт, утоп. Так малый взамен его решился заступить.
— Похвально сие рвение, капитан из него может славный получиться, — сказал Петр и усмехнулся, — а может статься, и другую пользу отечеству сослужит. Вона, ведаешь, генерал-адмирал Неплюев Иван, из гардемарин, а каково скачет. Нынче с Портою вершит дела, моряки — люди смекалистые...
Проводив Петра, Апраксин направился в салон и пригласил Бредаля.
— Айда похарчим, капитан-командор, мне тоже на «Гангут» отчаливать пора.
