– Я был немного знаком с мессиром Флорио. Поверь мне на слово, многие люди куда охотнее признались в ереси, чем в службе на него. Эти трое в глаза не видели фон Кибурга, скорее всего, лишь пересказывают слухи, щедро снабжая их такими же выдуманными деталями. Они лгут нам, Берхард.
– В Альбах нельзя лгать, – строго произнес Берхард, но даже в этой строгости Гримберту почудилась непонятная насмешка. – Здешние законы насчет этого просты. Но лучше бы тебе быть уверенным в своих подозрениях. Что не так с этим вашим Флорио? Он не был таким светочем добродетели, как считают наши новые приятели?
Гримберт оперся на клюку, встав так, чтоб ветер не хлестал в лицо.
– Он был свихнувшимся выродком, убийцей и психопатом.
– Вот те на!
– При императорском дворе много психопатов, но Флорио сумел выделиться даже на их фоне.
– Он в самом деле был непревзойден в схватке?
– Да, но не за счет меткости, а за счет того, что предпочитал стрелять первым. И делал это не утруждая себя лишними размышлениями. Говорят, как-то раз он расстрелял из пулеметов рыцаря, с которым повздорил, еще до того, как тот успел забраться в свой доспех. Попросту превратил в дымящиеся лохмотья на пороге какой-то корчмы. А когда император потребовал от него объяснений, лишь усмехнулся и сказал: «Я и так дал этому ублюдку десять секунд для того, чтобы извиниться передо мной, не моя вина, что он воспользовался этим временем неправильно».
– Не очень-то благородно, – пробормотал Берхард.
Гримберт оскалился:
– В любой бешеной собаке больше благородства, чем в мессире Флорио фон Кибурге! Он и в самом деле готов был бросить вызов любому рыцарю, но только прекрасная дама имела к этому отношение в последнюю очередь. Просто большую часть времени он был опьянен наркотическими зельями до такой степени, что с трудом сознавал, где находится, и в каждом встречном видел врага. Я слышал, где-то в Провансе он расстрелял из крупнокалиберных гаубиц чертову ветряную мельницу – только потому, что она показалась ему похожей на великана.
– Но про штурм Севильи они не соврали?
– Флорио и в самом деле был там. Но не потому, что был защитником истинной веры. Просто император поспешил отослать его подальше от Аахена, воспользовавшись первым удобным предлогом. На фон Кибурга и так уже смотрели, как на бешеную гиену.
– Но штурм…
– Он не имел никакого отношения к штурму, город был взят без участия Флорио, когда его залили напалмом. Зато Флорио оказался первым, когда крепостные стены пали и дошел черед до расправы над жителями. Говорят, он учинил в Севилье такую резню, что трупы еще три дня хоронили во рву.
– Вот тебе и прекрасная дама… – голос Берхарда не казался озадаченным, скорее насмешливым. – Вот так-так… Ну, а Гвозди Христовы?
– Не было никаких гвоздей, – пробормотал Гримберт, морщась от очередного порыва ветра, колючего, как пригоршня битого стекла, брошенного в лицо. – Его поход веры превратился в один растянутый на три года кошмар. Три года Флорио фон Кибург безумствовал на юге, творя подвиги столь же дикие, сколь и пугающие. Сжигал деревни вместе с их обитателями, приняв их за еретиков. Расстреливал паломников, обвиняя их в укрывательстве священных реликвий. Чуть не стал причиной мятежа на юге, уничтожив несколько баронов безо всякого суда. Воин веры… Говорят, Святому Престолу пришлось вычеркнуть из своего Информатория некоторые его наиболее значимые подвиги, чтоб не плодить беспокойства и слухов. Вот что такое был Флорио фон Кибург, прозванный Несчастным. Он приносил несчастья везде, где появлялся. В конце концов императору пришлось отослать его в Палестину, чтобы избавиться от этого источника неприятностей. Говорят, сарацины в конце концов пленили его и сварили в масле. Хотел бы я на это надеяться.
– Что-то мне подсказывает, что и с прекрасной дамой все было не так просто, а?
Гримберт усмехнулся.
– Прекрасная дама… Для Флорио всякая дама была прекрасной, если только не оказывалась достаточно быстрой, чтоб сбежать или покончить с собой. Единственное, во что бы я охотно поверил, это в оторванные конечности. Флорио и в самом деле отличался… Некоторой… неразборчивостью в постели.
