– Когда человек вырастает, он уже сам должен помогать родителям.
– Вот поэтому у нас и преступность сейчас растет. Это очень серьезный вопрос. Человек еще не смог встать на ноги, а родители ему уже становятся помехой. Очень много таких преступлений… Это тоже своеобразный итог проводимой государством политики.
– Однако роль личности нельзя недооценивать. Фактически человек сам себя сажает в тюрьму: сначала он совершает преступление, а потом уже государство его наказывает.
– Если говорить о наказании, то мне кажется, что каждый человек, попадая в тюрьму, задумывается о своем преступлении. Я не встречал еще ни одного человека, который бы пришел и хвалился: «Да я, там, убил пятерых». Все осознают свою вину. Каждый переживает. Я сейчас думаю, какой вред я принес той семье, в которой совершил убийство близкого человека. Как она – женщина, с которой я жил, сейчас будет зарабатывать деньги? Хорошо, если она где-то устроится. Хорошо, если, пойдет у нее дело. А если не пойдет? Я сломал ей жизнь. Себе-то я не сломал: я проживу здесь. Государство меня здесь обеспечит. У меня девять лет срок, я этот срок вполне выдержу. Я нормальный, физически развитый, здоровый человек. Я просуществую здесь. Мне большого вреда это не принесет. Может быть, только в моральном плане.
В приговоре осужденному Л. написали: «Преднамеренно нанес тяжкие телесные повреждения».
– Вы согласны с такой формулировкой? – спрашиваю его.
– Да, я перестарался, переборщил.
Осужденный Л.
– Я родом из Екатеринбурга. Работал я сперва в военизированной пожарной части. А потом ее расформировали, и я перевелся в Управление по конвоированию при ГУИН по Свердловской области. Наша работа заключалась в том, что мы забирали из СИЗО подследственных и осужденных, а потом везли их по этапам в столыпинских вагонах.
– За что вас осудили?
– Мы приехали из очередной командировки. Сдали оружие. Поехали по домам. И в пригородном поезде у меня получился инцидент.
– Какой инцидент?
– Мы были втроем, в служебной форме. Мы ездили в форме, потому что на работе у нас не было помещения, чтобы переодеваться. Когда мы заходили в вагон, один из моих товарищей случайно наступил на ногу одному гражданину. Был сентябрь, пять часов утра. Было темно. Когда он наступил на ногу, тот человек стал материться. А я шел следом, говорю ему: «Извини, что так получилось. Сам видишь, что темно». – «Ну вот, форму понацепите и ходите туда-сюда. Шары задерете». Мы сели в конце вагона. Сели и выпили. Потому что у одного из нас был день рождения. В это время проводница зашла. Я говорю: «Пойдемте в другой вагон». Мы перешли, сидим спокойно. И тот гражданин тоже перешел и опять пристал к нам: «Вот, вы, такие-сякие, форму натянули и ходите тут по всем вагонам». Я говорю: «Уважаемый, мы же случайно на ногу тебе наступили. Во-вторых, мы же попросили у тебя прощения». – «Мне ваше прощение не нужно, идите вы к такой-то матери». Я говорю: «У моего товарища день рождения. Давай мировую, и разойдемся». Он выпить-то выпил, а потом всех нас опять послал. Я пошел в тамбур покурить, и он за мной пошел. Я говорю: «Давай покурим». – «Нет, я не курю, да и пошел ты вообще на…» У него все вот на этом сходилось, что мы – плохие люди. И в тамбуре он ударил меня по лицу. Я ему ответил. А когда поезд остановился, я решил его вывести на свежий воздух, чтобы он охладился. На ступеньках он запнулся, упал на землю, на бок, лежит, бурчит чего-то под нос. Я вышел ему помочь встать, взял его под руки, со спины, а он мне наотмашь ударил в висок. Ударил явно не кулаком, это сто процентов. В руке у него что-то было. Может, гравий, камни… Потому что я на какое-то время потерял сознание. Когда я очнулся, поезд уже ушел. И я сразу почувствовал, что у меня болит все тело. Пока я лежал без сознания, он все время бил меня. Пинал куда попало. У меня голова болела, спина болела. Я встал и тоже его ударил. Ударил так, что он упал. Мы были на какой-то маленькой станции. Он долго лежал, не приходя в сознание. Тогда я взвалил его себе на плечи и дотащил до автомобильной трассы. Было уже около семи часов утра. Я остановил проходивший автобус и сказал водителю: «Тут человека надо доставить в больницу». Он говорит: «Я никого никуда не повезу. У меня полный автобус народу. Мне надо ехать по маршруту». Я опять говорю: «Да никто никуда не поедет, пока не отвезем человека в больницу». В автобусе оказался сотрудник милиции. Он предъявил мне свое удостоверение, а я показал свое. Он сказал: «Сейчас никто никуда никого не повезет, так как все едут на работу». Я развожу руками и говорю: «Тут такое дело, человек без сознания». – «Ничего страшного. Сейчас я доеду до работы, позвоню в “скорую”, и “скорая” приедет». Я вернулся к этому потерпевшему. Сидел, ждал приезда «скорой». «Скорой» не было. Приехал милицейский уазик. С этим же милиционером. Он уже был в форме, видимо, службу уже принял. Спрашивает меня: «Он еще не в сознании?» Я говорю: «Нет». Погрузили его в уазик, увезли в больницу. На следующий день он скончался.
