– Как получилось, что, взяв на работе оружие, вы спокойно ушли со службы и вас никто не хватился?
– На тот момент я находился в отпуске. А у нас было так заведено, что, перед тем как идти в отпуск, необходимо было привести оружие в нормальное состояние. Я получил оружие, чтобы почистить его. И с оружием пошел разбираться с тем человеком.
– Патроны тоже выдали?
– Да, выдали. То есть я получил всё, что было положено выдать.
– Где вы рассчитывали встретить своего обидчика?
– Я пошел к своей подруге. Я знал, что он туда придет. Я знал, что столкнусь с ним там. Я пришел первым. Потом он пришел. Я сразу вышел к нему навстречу. Чтобы разобраться с ним.
– О чем вы с ним разговаривали?
– Да я даже разговаривать не стал! У меня была такая ненависть, такая злоба… Я просто достал пистолет и стал стрелять.
– Сколько раз выстрелил?
– Пять раз.
– Сразу убил?
– Да, должно быть, потому что все пули пошли по жизненно важным органам.
– Когда вы попытались застрелиться?
– Сразу же.
– В этой же квартире?
– Нет, на улице.
– А где была ваша девушка?
– Она осталась в квартире.
– Разве она не выбежала?
– Я только одно помню: когда мое сознание потухало, она была рядом.
– Значит, она все это видела?
– Точно я не знаю. Навряд ли она все видела. Потому что я совершил убийство на улице. Он шел по улице, и я вышел из квартиры к нему навстречу, тоже на улицу. Там все и произошло. Я убил его, и у меня наступило какое-то безразличное ко всему состояние. Потухшее. Бессильное. И я выстрелил в себя. Сейчас у меня повреждены нервные окончания. Один глаз стал меньше видеть. При резкой смене погоды начинает болеть правая половина головы. Глаз начинает закрываться. Но я считаю, что все-таки легко отделался. А вообще я не люблю об этом вспоминать. Потому что это мое бесчестие, позор. И здесь я хочу сказать о Господе, который, несмотря на то что я такой преступник и убийца, показал мне иной путь для жизни. Дело в том, что, когда я находился в тюрьме, мне дали переписать молитву «Отче наш». Я ее вызубрил. А перед судом я обратился к Богу с такими словами: «Я понимаю, что совершил преступление, и понимаю, что должен понести наказание. Но пусть мне дадут срок не десять лет, а хотя бы шесть». Так меня суд и приговорил к шести годам.
– Вам письма из дома приходят?
– Да, приходят. Родные ждут, что я пойду на условно-досрочное освобождение.
– Город свой вспоминаете?
– А зачем? Пока я здесь нахожусь, я должен жить именно тем, с чем я здесь сталкиваюсь. Я – преступник, отбывающий наказание. На суде я признал свою вину.
– Кстати, на суде были ваши коллеги по службе? Какую оценку они дали тому, что вы взяли табельный пистолет и пошли убивать?
– Дело в том, что из-за моего преступления пострадало очень много людей. Человек, который находился в дежурной смене и выдал мне пистолет, он был уволен. Пострадал даже заместитель начальника ГУВД области, которому объявили выговор. Хотя все эти люди были совершенно не причастны к моему преступлению. И от этого было тоже тошно и противно, что я причинил им неприятности. На суде была мать убитого. Сколько ей горя я принес. Но слава Богу, что Господь открывает нам глаза на наше безумие.
Преступление бывшего милиционера Х. укладывается в четыре слова: бил, бил и убил. Спрашиваю его: жалеет он о происшедшем?
– Затрудняюсь ответить. В той ситуации у меня не было времени даже подумать. На месте потерпевшего мог оказаться я.
Осужденный Х.
– Я работал в УВД Магаданской области, в отдельной роте конвойной службы. Конвоировал подследственных из СИЗО на судебные заседания и обратно – после суда в СИЗО.
– За что вас посадили?
– Праздновали День города… Отмечал праздник дома, со своей невестой. У нас были гости, тоже сотрудники милиции. Ну вот… случилась перепалка с проходившими мимо нашего дома…
– А какой был этаж?
– Третий. Лето, окна открыты…
– Как же вы могли поссориться с ними с третьего этажа?
– Наши девушки вышли на улицу покурить, и я просто оказался свидетелем того, что завязалась у них перебранка с двумя нетрезвыми людьми. Вступился сверху, из окна… открытого… в разговор. Сказал, чтобы уходили. Кончилось тем, что нам пообещали: «Мы еще вернемся». Никто, конечно, значения этому не придал, потому что и с той стороны были пьяные, и мы сами были нетрезвыми. А они действительно вернулись, только уже не вдвоем, а вчетвером, и с монтировкой. Пришли разбираться по поводу того, что мы якобы ведем себя вызывающе. Дело дошло до драки, после которой один умер на следующий день в больнице, а другой… под утро где-то оклемался… Еще двое успели убежать. Нас трое мужчин было в компании, мы сами вызвали «скорую»… Сначала пытались уладить конфликт мирно. По крайней мере, я спускался с одним из них на этаж ниже, на площадке разговаривали, пришли к согласию, а уж когда поднялись, я увидел, что замахнулись на мою девушку, и я вступился… бил руками, ногами… потом суд посчитал, что это я один его убил. Вообще по делу я проходил один… сделали из меня такого Рембо! Первый допрос был на следующий день. Меня допросили в качестве свидетеля. Я не отрицал, что участвовал в драке: у меня же на лице синяки были… В то время как мои друзья сказали, что они в драке не участвовали. Дальше меня допрашивали уже как подозреваемого, а через неделю закрыли в СИЗО. До обеда я был еще на работе, а после обеда вызвали в прокуратуру: очередной допрос, и мера пресечения – арест. Подавленность была страшная… Меня ведь когда привезли в СИЗО, сразу закрыли в «стакан» – это метр на метр пространство, дверь с глазком. Я простоял там часа полтора. Было время осмыслить, что меня арестовали и теперь у меня начнется совсем другая жизнь. За решеткой. И я даже настроил себя, что это – надолго.
