Михаил Васильевич вздохнул. Звучало все это довольно заманчиво — как, впрочем, и любая хорошая сказка о добрых волшебниках и благородных, непобедимых рыцарях. А с другой стороны, почему обязательно сказка? Сарайкин и ему подобные живут припеваючи ровно до тех пор, пока все шито-крыто. Но рано или поздно они зарываются, как тот печально известный директор дорожно-строительного управления, который с первого и до последнего дня своего директорства занимался исключительно продажей налево имущества вверенного ему предприятия. И все было тихо, пока рабочие не обратились в прокуратуру — не по поводу бесследно исчезающей с территории базы техники, нет, а из-за полугодовой задержки зарплаты. Тут-то шило и вылезло из мешка, тут-то все и сели — и предприимчивый директор, и те, кто его покрывал. Потому что центральная власть должна время от времени предпринимать какие-то решительные шаги для поддержания своего авторитета, должна доказывать, что действительно заботится о народе и неустанно трудится во имя построения демократического, правового государства. А за Сарайкиным и иже с ним числится столько, что хватит на три громких, на всю страну, показательных коррупционных процесса. И генерал ФСБ с прочными дружескими связями на Лубянке — как раз тот человек, который хотя бы теоретически способен обратить внимание Москвы на давно торчащее из здешней провинциальной котомки шило.
Так что, очень может статься, угрозы шурина в адрес подполковника Сарайкина — не простое сотрясение воздуха. Может, эта сказка и впрямь когда-нибудь станет былью. Хорошо бы, кабы так! Сарайкин этот, действительно, отвратный тип, и дышать в городе без него, несомненно, станет легче. Ведь невозможно же! Да, привыкли, приспособились, но, если вдуматься — невозможно! Ни жить невозможно, ни работать, скоро этим упырям за каждый глоток воздуха платить придется…
И как славно, в самом-то деле, будет иметь при себе начальником службы безопасности такого человека, как Николай! Мимо него муха не пролетит, и положиться на него можно, как на себя самого, целиком и полностью. Сейчас это было бы особенно кстати, вокруг завода уже некоторое время идет какая-то глухая возня, а тут еще этот секретный заказ Минобороны — и без Сарайкина голова кругом, а он, как назойливая муха, так и вьется вокруг… Да нет, не как муха — как черный ворон из той старой казачьей песни. Так что, если бы Николай сдержал слово и вернулся, чтобы скрутить подполковника в бараний рог и возглавить службу безопасности фирмы, это и впрямь было бы славно. Эх, если бы да кабы…
Камышев, наконец, заметил, как он энергично трет то одно, то другое ухо, покосился на зябко переминающихся на крыльце женщин — и холодно, и уйти, не попрощавшись, нельзя, — и сказал:
— Ладно, ребятушки, пора и честь знать, пока вы тут всем скопом в эскимо не превратились. Спасибо за хлеб-соль, пора мне — дорога неблизкая, а темнеет нынче рано.
Проводив его, семья Горчаковых вернулась в дом. На кухне, подавая обед, Валентина всплеснула руками: сверток с приготовленными брату в дорогу бутербродами и термос с его любимым, настоянным на лесных травах чаем так и остались лежать на подоконнике. Она схватилась за телефон, но Михаил Васильевич ее остановил: возвращаться — плохая примета, а удача шурину сейчас явно была нужнее, чем бутерброды с копченой колбасой.
* * *
Бутербродов и термоса он хватился почти сразу, примерно на половине кружного, через весь город, пути к «новому» автомобильному мосту. Возвращаться за ними, естественно, не стал: и примета плохая, и вообще — бутерброды ведь, всего-то навсего, а не портмоне с документами!
Как всякий опытный солдат, генерал Камышев мог не есть по несколько дней кряду, но, когда позволяли обстоятельства, питаться предпочитал регулярно и плотно, свято соблюдая старое солдатское правило, согласно которому основой любого мероприятия является полный желудок. Посему, углядев справа от дороги вывеску продуктового магазина, он притормозил и с ходу, как клинок в пузо арабского наемника, вогнал покрытый белесыми разводами соли внедорожник в изъезженный колесами, основательно смерзшийся сугроб перед крыльцом.
