— Есть, товарищ старший сержант, — посмеиваясь, сказал генерал и взял скользкую от ледяной испарины рюмку.
— Ну, со свиданьицем, — провозгласил Шапошников.
— Дай бог, не последняя, — поддержал его генерал.
Они выпили за встречу и практически сразу же по инициативе господина олигарха, решившего, по всей видимости, твердо держаться в образе и объявившего, что между первой и второй промежуток небольшой, накатили еще по одной — за дружбу. После третьей рюмки, выпитой по традиции молча и не чокаясь — за тех, кого с нами нет, — у Андрея Никитича начался легкий приятный шум в ушах. В животе потеплело, на душе воцарились мир и спокойствие. Голова у него при этом оставалась ясной, и он твердо рассчитывал, что такое положение вещей сохранится до конца разговора, поскольку умел блюсти свою норму и пьянел по-настоящему только тогда, когда сам этого хотел. А сегодня, что бы там ни имел в виду Шапошников, бесшабашная холостяцкая попойка в планы генерала Логинова не входила.
Поэтому, с удовольствием утолив первый голод, он откинулся на спинку кресла и, глядя на Шапошникова поверх уже утратившего торжественный лоск сервировки, основательно пощипанного и разоренного стола, сказал:
— Ну?
— Прошу прощения? — вопросительно приподнял бровь Шапошников, нанизывая на вилку сочащийся прозрачным жирком ломтик семги.
— И правильно делаешь, — проворчал генерал. — Хватит ваньку валять, гражданин Шапошников! Если ищешь кого-то, кто глупее тебя, посмотри среди своих охранников, а за этим столом таких овощей нет. Ежу понятно, что у тебя ко мне дело, причем, как я понимаю, срочное. А вот какое именно — этого я, хоть убей, в толк не возьму.
Шапошников прожевал семгу, заел ломтиком лимона, вытер губы салфеткой и невесело усмехнулся.
— Да, — сказал он, — вижу, политесу в ВДВ по-прежнему не учат. Или учат, но некоторые оказываются к этой науке невосприимчивы. Потому, наверное, до сих пор в генерал-майорах и ходят.
— Давай не будем трогать воинские звания… товарищ старший сержант, — предложил генерал. — Конечно, ты запросто можешь подарить кому следует парочку породистых щенков и наутро проснуться генералом армии, если не маршалом. Но, пока этого не произошло, блюди субординацию и не уклоняйся от ответа.
— А не то?..
— А не то по уху схлопочешь, и никакая охрана тебе не поможет.
Шапошников ненадолго задумался. Вид у него теперь был не просто озабоченный, а прямо-таки мрачный, и Андрей Никитич почти пожалел о своем вопросе. Впрочем, жалеть было бессмысленно, потому что ответ рано или поздно прозвучал бы все равно, независимо от того, спрашивал генерал Логинов о чем-нибудь или нет.
— Пожалуй, ты прав, — подтверждая эту догадку, произнес Шапошников, — тянуть незачем. Дело есть, и оно действительно срочное. Причем настолько, что каждая минута на счету. Если не каждая секунда.
— Тогда ближе к сути, — предложил генерал.
— Суть проста, — услышал он в ответ. — Видишь ли, сегодня около полудня пропал Душман.
— То есть как это «пропал»? — опешил Андрей Никитич. — Давай-ка поподробнее.
— Изволь, — сказал Шапошников и начал рассказывать.
Уже на второй минуте этого рассказа генерал Логинов наконец понял, что могло понадобиться господину олигарху от генерала ВДВ, но, увы, не испытал от наступившей ясности ни малейшего удовольствия.
* * *
Перед неказистым одноэтажным зданием штаба резко затормозил командирский «уазик», имевший такой вид, словно только что вернулся с ралли по бездорожью или был извлечен из болота. Грязь покрывала его борта бугристыми наростами, и сквозь ее густой слой едва пробивался свет включенных фар. Неутомимые «дворники» протерли на ветровом стекле два мутноватых полукруглых окошка, из-под серовато-коричневых потеков на дверце едва проступала эмблема ВДВ. Возобновившийся дождь лениво постукивал по мокрому тенту, капли воды собирались вместе и сползали по оконным стеклам медленными ручейками, торя в грязи извилистые дорожки.
Водительская дверца распахнулась так энергично, словно изнутри по ней с силой ударили ногой. Эта самая нога, обтянутая штаниной камуфляжной расцветки, которая была заправлена в высокий армейский ботинок приблизительно сорок шестого — сорок седьмого размера, высунулась наружу и утвердилась на мокром асфальте, оставив на нем рыжий глиняный отпечаток. Глина неровной, отваливающейся коркой покрывала ее почти до середины голени, красноречиво свидетельствуя о том, что водитель «уазика» поровну делил со своим железным конем тяготы и лишения воинской службы.
